Дневник, 1893–1909

6 марта. Вторник. У нас завтракает шведский ученый Мартин, директор Стокгольмского музея и большой знаток древностей. Он ездил в Москву, чтобы видеть подарки, сделанные шведскими королями русским царям и великим князьям. По шведским спискам таких подарков должно бы быть четыреста, но он нашел в московской Оружейной палате только половину.

9 марта. Накануне вечером стреляли в Победоносцева. Он вернулся домой и сел заниматься в своем кабинете, расположенном в нижнем [этаже] ныне обер-прокурорского, а в прежнее время нарышкинского дома. Когда он встал с кресла, чтобы пройти в соседнюю комнату, то с улицы последовали три выстрела, но ни одна из трех пуль его не тронула. Стрелявший был тотчас арестован. Он заявил, что на него пал жребий убить Победоносцева как ярого ретрограда. Уже несколько дней сряду он его караулил и, прозевав его приезд, стрелял в окно. При нем нашли всего три копейки остававшихся ему на прокормление денег.

10 марта. Суббота. Заходит к нам великий князь Владимир Александрович и жалуется (как командующий Петербургским военным округом) на то, что полиция, вызывая войска, не оставляет их под командой воинских начальников, а сама распоряжается действиями войск, что противно воинскому уставу. Очень опустился, осунулся, состарился бедный великий князь, видно, нелегко ему командование Марии Павловны.

11 марта. Воскресенье. Во время верховой езды в своем манеже встречаю там Куропаткина. Между нами уговорено, что я буду ему всегда высказывать и мою собственную, и слышанную от других заслуживающую сколько-нибудь внимания критику. На этот раз я упрекаю его в том, что хотя он и военный министр, но что он больше военный, чем министр, тогда как в его положении он мог бы принести большую пользу Отечеству, если бы в сношениях с Государем становился чаще на общегосударственную, а не специально военную точку зрения. На это он мне отвечает, что, вступив в исполнение своих теперешних обязанностей, он прежде всего занялся выработкой программы для ведения военного дела. Ныне, когда программа эта выработана, он стал изучать общегосударственные [дела], читая о сем книги, но это идет медленно, а между тем постоянно встречаются вопросы, по коим приходится спорить и сталкиваться с другими министрами. В особенности тяжел Витте, который прямо подносит Государю доклады, утверждение коих дает ему право вторжения в области не касающихся до него дел. Так, например: 1) не переговорив с ним, Куропаткиным, он, Витте, поднес Государю высочайшее повеление о сдаче в солдаты неповинующихся студентов; 2) таким же порядком он объявил высочайшее повеление, чтобы никакой заказ по Морскому и Военному ведомствам не делался за границей, а между тем есть такие нужные для армии предметы, коих в России не существует вовсе, например, свинец. Когда на это было указано Витте, то он испросил новое повеление о том, чтобы в Министерстве финансов образовать комиссию, которая рассматривала бы все заказы Военного и Морского министерств, то есть брала по ним взятки; 3) еще вопрос, породивший горячие споры, был — допущение в азиатские наши владения иностранцев для образования компаний и учреждения фабрик и заводов. По этому вопросу, говорит Куропаткин, я долго думал, изучал и пришел к заключению о невозможности допускать устройства промышленных компаний в Средней Азии.

После такого категоричного и своеобразного заявления я не счел возможным продолжать разговор на эту тему.

В этот же день у великого князя Михаила Николаевича происходит заседание лиц, назначенных Государем для обсуждения того, что делать с Вяземским. Под председательством великого князя Михаила Николаевича принимают участие в этом совещании: великие князья Владимир и Алексей, председатели[648] Государственного совета Сольский и Чихачев. Решают: сделать ему выговор и приказать выехать из Петербурга. Обсуждая последствия такого решения, кто-то из членов говорит, что, конечно, Вяземский после этого будет просить отставки, но великий князь Алексей Александрович возражает, что подобный негодяй, конечно, того не сделает.

12 марта. Общее собрание Государственного совета с самыми ничтожными делами. Заезжаю к Победоносцеву, коего застаю в некотором волнении от своего приключения. Жена его в особенности озабочена сообщением министра юстиции Муравьева, что стрелявший заявил, что у них решено убить Победоносцева, и что ему следует поэтому ожидать новых покушений, которых полиция по недостаточности своего устройства и состава не может предотвратить. Я успокаиваю ее, говоря, что любимая мечта Муравьева — заместить Сипягина и потому нельзя относиться серьезно к его словам.