Дневник, 1893–1909

Назначению Сипягина много содействовал Витте, который и продолжает всячески его поддерживать и скрывать его бездарность. Между тем на самого Витте среди имеющих к Государю доступ разнообразных личностей поднялось гонение. Во главе этого гонения ничтожный начальник охраны Гессе, сколько слышно честный, но ограниченный пехотный офицер, командовавший при Черевине батальоном, а теперь сделавшийся чем-то вроде министра внутренней политической полиции; за ним идут следом разные офицеры, писаки и подаватели записок, долженствующих пересоздать Россию и упрочить их собственное благоденствие. Отсюда идет критика виттевского финансового управления, управления, действительно заслуживающего критики, но не на те темы, кои доступны пониманию вышереченной мелкоты. Обвиняют Витте в пристрастии к иностранным капиталам, в покровительстве евреям, в допущении нерусских подданных устраивать промышленные предприятия России, что называется отдавать иностранцам русские богатства и т. п. Логическим выводом из этого является необходимость отдавать эти богатства самим критикам, во главе коих являются некоторые чересчур размножившиеся великие князья, отрицающие обязательность для сего какого бы то ни было закона. Все это не остается без влияния на самого императора, что весьма естественно. Господа министры силятся доказать Государю, что в них одних для него спасение. Государственный совет, по их заявлению, — сборище ярых либералов, стремящихся парламентскими формами ограничить власть императорскую; Сенат — собрание отживших старцев, помешанных на законности, весьма часто непригодной для успешного хода дел в России; прежних при дворе «собраний знатных персон», открыто и смело разговаривавших, более не существует; пресса и во всех отношениях посредственна, и держится Министерством внутренних дел в страхе наказания. Чей же голос раздается около Государя? Исключительно министерский; а между тем весьма понятно, что Государю хочется слышать голос [?], проверить то, что жужжат министры в постоянном концерте самохваления. Он и обращается к втирающимся к нему ничтожностям, думая услышать независимый голос. Все это очень грустно и скажу более: опасно. Недостатки подобного режима чувствовались всеми сколько-нибудь выдающимися монархами, которые и старались помочь злу установлением правильных совещательных учреждений. Петр I учредил Сенат, Екатерина II созвала сначала комиссию депутатов, а потом Совет, Александр I обратил Совет в государственный и установил Комитет министров, Александр II основал Совет министров. Все это ныне отодвигается в сторону и, в ожидании лучшего, заменяется нашептыванием и забеганием.

26 июля. На днях жена генерала Ванновского пригласила к себе государственного контролера Лобко и просила его доложить Государю, что у нее решительно нет средств выехать из Петербурга в деревню, потому что она по недостатку денег заложила уже все свои ценные вещи. Лобко, как бывший директор канцелярии Ванновского, обязанный ему во многом своей карьерой, не мог отказать в такой просьбе, по докладе коей Государь приказал передать ее министру финансов. Лобко из ученых офицеров Генерального штаба, был преподавателем нынешнего Государя и вследствие такого сближения доныне пользуется его расположением. Он человек не без способностей, обладающий сведениями, но сведениями односторонними и вследствие того могущий быть до известной степени опасными при обсуждении высших государственных дел. Встречаясь в Государственном совете с офицерами Генерального штаба, я заметил, что они почти все отвечают одному типу. Получив в академии высшее военное образование, они вступают на действительную службу и привыкают смотреть свысока на рядовой военный материал, почитаемый ими столь несравненно низшим по умственному развитию. Этот взгляд они сохраняют впоследствии и переносят на всяких одиночно или сгруппировано встречаемых ими людей. В Государственном совете они выражают эту самонадеянность краткими, сжатыми речами, исключающими возможность непогрешимости. Обыкновенно речи эти или оставляются без внимания, или получают сильный отпор и неодобрение. К числу таких людей принадлежит и Лобко, но, быть может, он более других способен к саморазвитию, самоусовершенствованию.