Дневник, 1893–1909

Почти одновременно произошел другой крупный скандал другого рода: в воскресенье 13 января в газете «Россия» появился фельетон, где под видом провинциального рассказа изображались характеры императоров Николая Павловича, Александра Николаевича, Александра Александровича и ныне царствующего Николая Александровича[681]. Злее пасквиля я не видал. Статья была написана неким Амфитеатровым. Приглашаемый к завтраку после обедни, им отслуженной, Янышев рассказал о том Государю, побуждаемый к тому, как слышно, враждой к Амфитеатрову, отцу журналиста, священнику Архангельского собора в Москве. Государь тотчас послал за Сипягиным, который ничего не подозревал. Решено было выслать Амфитеатрова в Нерчинск, а редактора газеты Сазонова — в Псков. Издание газеты приостановилось, статья сделалась известной всем, не обратившим на нее никакого внимания. В народе стали говорить о том, как газетчик царя обругал. Словом, Сипягин распорядился вполне соответственно ограниченности своих умственных способностей.

16 января. Среда. В Государственном совете слушается проект Уголовного положения. В статье о посягательстве на членов императорской фамилии устанавливается для такого преступления смертная казнь. Член Гражданского департамента Гончаров имеет мужество сказать, что нельзя приравнивать в этом случае членов императорской фамилии к императору и наследнику престола, а также наказывать за покушение столь же строго, как за совершение преступления. Его заявление не вызывает ничего иного, как гробовое молчание и возражение со стороны государственного секретаря Плеве на ту тему, что все члены императорской фамилии стольдороги сердцу Государя и священны русскому народу, что в этом случае нельзя отделять их от Государя. Закон этот, давно существующий, Плеве не считает опасным уже потому, что не было примера покушения на членов императорского дома.

Возмущенный наглой подлостью, отличающей господина Плеве, я выступаю на защиту Гончарова и говорю, что обнародованное 5 апреля 1797 года «Учреждение об императорской фамилии» было написано в 1788 году Павлом Петровичем при отъезде его на войну со Швецией; что в то время у Павла Петровича было лишь два сына и этим ограничивалась императорская фамилия; что я участвовал в 1886 году в составлении нового «Учреждения об императорской фамилии»[682] и что в то время категорически заявлено было предположение (мое) о выделе потомкам императоров в пятом поколении майоратов из удельных земель, так, чтобы эти светлейшие князья почти выходили из царского семейства.

Неужели такая статья закона должна бы распространяться и на них? Таганцев, поддерживая мое мнение, настаивает на необходимости назначить различные наказания за покушение и за совершение преступления. Председатель граф Пален заявляет, что для обсуждения этого вопроса будет им созвано специальное совещание.

17 января. Четверг. В Департаменте экономии слушается дело, внесенное Дурновым из совещания о воспособлении дворянства, дело[683]об учреждении дворянских касс самопомощи. Опасаясь, что предположения совещания будут отвергнуты Государственным советом, Дурново вносит дело с резолюцией Государя, повелевающего Совету иметь в виду «необходимость выдачи из Государственного казначейства каждой кассе самопомощи суммы, равной той, которая будет вноситься каждой из таких касс». При этом говорится, что всякое экстраординарное пособие будет назначаться самим Государем.

Приступая к обсуждению этого дела, председатель Сольский по обыкновению ставит вопрос о том, не имеет ли кто-либо из членов желания высказать общие по этому делу соображения. Я говорю, что необходимо определить пределы, в коих дело это подлежит рассмотрению; что, по моему мнению, высочайшая резолюция, состоявшаяся по докладу Дурново, определительно выражает высочайшую волю, чтобы такие кассы существовали и чтобы им отпускались определенные средства из Государственного казначейства; что таким образом и факт их существования, и указание средств, для существования их потребных, уже не подлежат ни сомнению, ни обсуждению Совета, который может обсуждать лишь порядок выдачи и возврата ссуд, то есть, так сказать, внутренний делопроизводственный порядок этого учреждения. Дурново начинает оправдываться в том, что он внушил такую резолюцию. Сольский заявляет, что он по праву председателя признает, что дело подлежит полному, без всякого ограничительного стеснения рассмотрению, прибавляя, что Государь ему сказал, что так надо понимать эту резолюцию.

Я отвечаю, что я считаю долгом подчиниться такому заявлению председателя.