Дневник, 1893–1909

Вечером слушаю чтение Зайончковским начатой им истории Восточной войны 1854 года[831].

Говорят, что великий князь Николай Николаевич добивается быть назначенным начальником Главного штаба с подчинением ему Военного министерства. Это произвело бы большое неудовольствие в армии, неудовольствие, можно сказать, опасное в настоящее время. В комитете о постройке судов на добровольные приношения под председательством великого князя Александра Михайловича, как слышно, допускаются большие злоупотребления.

21 марта. Воскресенье. Визиты, между прочим, Е. А. Нарышкиной. Выдающаяся по своим душевным, нравственным качествам. Разговор о современных, во многом прискорбных событиях.

Вечером слушаю чтение Зайончковского.

22 марта. Понедельник. Визит Дашкову. В его доме на Михайловской площади большие комнаты, наполненные гравюрами, картинами, рисунками, рукописями, относящимися до русской истории. Застаю хозяина в обществе пяти гражданских и военных любителей всего этого. В квартире царствует невероятный хаос и беспорядок. Общество сосредотачивается около стола, покрытого чашками, стаканами и бутылками. Заявляю Дашкову, что согласен принять Комитет выставки портретов и Эрмитажного хранителя Сомова, но никак не Дягилева или Бенуа.

Вечером доклад приехавшего с Урала инженера Экарева.

23 марта. Вторник. Еженедельный завтрак членов совета Рисовального училища. В 3 часа на исторической художественной выставке. Предметы весьма замечательны, но публики очень мало.

На днях один из высших петербургских чиновников получил от влиятельного по своему положению американца письмо, в котором излагается такой взгляд, что американцы полны сочувствия к русскому населению, но столь враждебны к русскому правительству, что в настоящей войне желают успеха японцам в надежде, что неблагоприятный для России исход войны изменит ее правительственные порядки.

Вечером слушаю чтение Зайончковского. Говоря о Комитете Добровольного флота, председательствуемом великим князем Александром Михайловичем, Зайончковский, сам того не замечая, сообщает нелестные для своего председателя факты.

25 марта. Четверг. Утром у Коковцова.

Вечером у Сольского. Разговор с обоими до известной степени удовлетворителен.

Генерал Родзянко рассказывает, что накануне обедал в Английском клубе с Розеном, бывшим посланником в Японии, который говорил, что японцы давно решились вести с нами войну; что всего более их раздражила отдача концессии на Ялу[832], в чем они увидели наложение нами руки на Корею.

26 марта. Пятница. Продолжительный визит Палену, который на днях уезжает в деревню, чтобы избегнуть празднования своего пятидесятилетнего служебного юбилея. Рассказывает, что лифляндский губернатор Пашков представил Государю об опасности дозволять в прибалтийских губерниях воспитывать детей дома, ограничиваясь выдержанием экзамена на последних курсах гимназии. В этом Пашков оставался верен взглядам Делянова. Государь отметил, что он не видит в этом ни вреда, ни нарушения законного порядка.

27 марта. Суббота. Утром у великого князя Николая Михайловича. Заявляет, что отказывается от устройства выставки портретов в нашем музее, который мог бы вмещать не более четырехсот пятидесяти портретов, тогда как сотрудники великого князя предполагают собрать полторы тысячи портретов. Передает сообщение лица, близкого к Плеве, что он рассчитывает на войну как на средство прекратить внутреннее движение, особливо при соблюдении теперешней его суровой внутренней политики. Толкуем о наших исторических делах. Даю ему указание относительно бумаг Нессельроде. Он уезжает на днях обратно к отцу в Cannes[833].

В 5 часов у Балашова, который читает мне письма своего брата, находящегося в Порт-Артуре в качестве представителя Красного креста. Факты интересны, но рассуждает неглубокомысленно.

Заутреня в Зимнем дворце. Императорское семейство в полном сборе, крупная служебная новость одна: назначение Пузыревского членом

Государственного совета с должности начальника штаба Варшавского военного округа. Ему обещано было место командующего войсками Киевского округа, но, по проискам Драгомирова, такое назначение не состоялось. Пузыревский — выдающийся по своим военным способностям и познаниям человек. Казалось бы, теперь не время таких людей устранять от военной службы. Подхожу христосоваться с императором и императрицами вторым по старшинству. В этот вечер Государь написал доблестному Мещерскому дружеское письмо, начинающееся словами «Мой старый друг!»

Окончив христосование, еду расписываться у великих князей и достигаю дома в 2 часа.