Дневник, 1893–1909

3 марта. Среда. Еду на Каменный остров к принцессе Елене Георгиевне Альтенбургской. Несмотря на то, что в этот день у нее бывает прием, застаю ее в одиночестве и просиживаю полчаса в довольно пустом разговоре, покуда не является мне на смену новый посетитель.

Вечером чтение Fustel de Coulanges’a[827].

5 марта. Пятница. Еду с государственным секретарем Икскулем осматривать архив Государственного совета с тем, чтобы устроить там не только хранилище бумаг, документов и книг общества, но также и комнату для заседаний Совета. Панчулидзев с чрезвычайной предупредительностью указывает на полную возможность исполнить мое желание, одобренное уже Государем.

6 марта. Суббота. Заседание Соединенных департаментов. Представление Ермолова об отнятии у туркестанских туземцев земель в пользу русских переселенцев откладывается до окончания теперешних военных и политических осложнений; равным образом не дается хода никаким предположениям, требующим сколько-нибудь значительных расходов.

Вечером не еду в заседание Сельскохозяйственного совещания, которое с каждым днем делается более и более анахронизмом.

7 марта. Воскресенье.

У Коковцова. Слушаю его соображения и предположения относительно вызываемых войной финансовых затруднений. Одобряю его взгляды, отличающиеся трезвостью, практичностью и осторожностью. Прогуливаясь по Каменному острову, смотрю на катанье с гор, устроенных на даче моего сына для увеселения моих внучат.

8 марта. Понедельник. Заседание в общем собрании Совета. Рассматривается представление министра внутренних дел «Об учреждении совета и главного управления по делам местного хозяйства и управления главного врачебного инспектора»[828]. Витте долго говорит против редакции, определяющей компетентность совета в таких выражениях, что министр внутренних дел может захватить дела всех министров. Рооп предлагает, чтобы члены совета были избираемы земскими и дворянскими собраниями, а не назначаемы министром внутренних дел из числа лиц, входящих в состав земских и дворянских собраний. С ним соглашаются десять человек, в том числе Рихтер и Драгомиров. Ясное доказательство, что в общем сознании усиливается убеждение о невозможности ограничиваться чиновничьим управлением, что необходимо привлекать людей независимых и связанных с местными интересами, для них более знакомыми и дорогими, чем для чиновников. Я не вотирую с Роопом потому только, что его предложение импровизировано и недостаточно разработано. Во всяком случае, факт такого голосования чрезвычайно знаменателен. Это — первый шаг по пути, доселе чуждому советским прениям.

10 марта. Среда. В 9 часов вечера в Зимнем дворце, в Малахитовой гостиной годичное собрание Исторического общества. Собираются великий князь Владимир Александрович, великий князь Николай Михайлович, граф Ламздорф, граф Шереметев, профессор Платонов, Сергеевич, члены Государственного совета Кобеко, Куломзин, генерал Мышлаевский, Шумигорский, Павлов, Дашков (известный собиратель портретов и рукописей), генерал Дубровин, профессор Мартенс, Чечулин. В 9 часов ровно входит Государь; я в качестве председателя встречаю его у дверей. Он заявляет мне, что желает предложить в челны Панчулидзева, недавно назначенного директором архива Государственного совета. Я отвечаю, что при этом Государь мог бы объявить собранию, что он повелел отвести обществу помещение в архиве, и таким образом не было бы отступления от принятого обществом правила принимать в члены только лиц, оказавших обществу содействие своими трудами. Государь обходит всех членов, говоря с каждым в отдельности, и затем открывается заседание. Новый секретарь Чечулин читает отчет, мной составленный, за истекший год. Я произношу похвальное слово умершему секретарю Штендману. Затем происходит чтение, ничего выдающегося не представляющее. Государь сам читает принесенное им письмо князя Васильчикова императору Николаю в 1831 году, содержащее горькую критику на тогдашний порядок управления, основанный исключительно на чиновниках, безмерно злоупотреблявших своей властью. Император довольно сердито отвечает, что критиковать легко, а находить людей безупречных чрезвычайно трудно. Понимая смысл этих писем, я поспешаю заявить, что Васильчиков — выходящий из ряду по своему доблестному характеру человек; обращаю внимание на письмо его к Николаю Павловичу в 1829 году, в коем он чрезвычайно смело указывает Государю его ошибки в ведении войны 1828 года[829] как, например, недостаточная численность армии, разделение ее на две части, присутствие императора в части, командуемой фельдмаршалом Сакеном и т. д. В кампанию 1828 года сделаны были указанные Васильчиковым исправления, последствием чего и был Адрианопольский мир. Заседание кончается в 11 ½ часов. Уходя, Государь берет меня в сторону и выражает желание, чтобы в залах нашего Рисовального училища допущена была выставка русских портретов.