Дневник, 1893–1909

26 октября. Среда. Разговор с Алексеем Оболенским: Витте в больших трудностях для составления кабинета. Теперь ведет переговоры с представителями московской партии, предлагает Гучкову Министерство промышленности и торговли, Шилову — государственный контроль, князю Трубецкому — Министерство народного просвещения. Необходимо расширить требования для выборов в думу. Допустить специальные выборы рабочих, адвокатов, окончивших курс в высших заведениях, и т. п. — равнозначительно ниспровержению всякого порядка. Оболенский предлагает территориальные выборы без всякого ценза, полагая, что крестьяне выберут преимущественно лучших землевладельцев. Это кажется мне сомнительным. Трепов покидает место генерал-губернатора и министра полиции, почитая, что его участие будет вредить кабинету. Великий князь Николай Николаевич назначается на место великого князя Владимира Александровича[867] и будет энергически бороться с какими бы то ни было беспорядками.

Завтракает у нас посланник в Копенгагене Извольский. Рассказывает главные черты своего пребывания посланником в Японии. У него на глазах создавались армия и флот, предназначавшиеся для войны с Россией. Обо всех таковых приготовлениях Извольский писал министру иностранных дел Ламздорфу, который не обращал на его донесение внимания, полагая, что это составляет обязанность военного агента, а между тем военным агентом был Ванновский, попавший на эту должность исключительно потому, что он был племянником военного министра. Ванновский ничего не сообщал Извольскому на том основании, что военные приготовления не касаются дипломата, так что Извольскому приходилось собирать эти сведения от военных агентов иностранных держав и преимущественно Франции. Сам Ванновский утверждал и в разговорах, и в своих донесениях правительству, что войска Японии не заслуживают никакого внимания и будут уничтожены при первой с нами схватке. В 1904 году Извольский посылал в Петербург предложенные Японией самые умеренные условия для заключения мирного договора, но условия эти были неоднократно отвергаемы Государем, а у ничтожного Ламздорфа не доставало мужества ни для того, чтобы настаивать на их принятии, ни для того, чтобы серьезно просить об увольнении от должности. Настоящего, твердого, разумного правительства в России не было — и вот причина наших бедствий и на войне, и теперь, после войны.

Товарищ государственного контролера Философов, прекрасный в нравственном и умственном отношении человек, взятый мной на службу в Государственную канцелярию вскоре после окончания им университетского курса, сообщает мне, что Лобко, испросив у Государя свою отставку, просил о назначении Философова членом Государственного совета. Государь изъявил на то свое согласие и поручил Лобко сообщить о том Сольскому, который возразил, что уже и так число членов Совета достигает ста пятнадцати, когда, по новому проекту учреждения Совета, число назначенных Государем членов не должно превосходить ста. Вследствие такого сообщения я отправляюсь к Алексею Оболенскому, который говорит мне, что Витте намерен предложить Философову место государственного контролера, если от него откажется москвич Шипов, коему оно предложено.

На другой день, свидевшись с Философовым, вполне одобряю его намерение настаивать на том, чтобы должность государственного контролера была выделена из «кабинета», а сверх того советую Философову непременно ознаменовать свою деятельность в должности государственного контролера устройством счетной палаты (Cour des comptes) на существующем в европейских государствах порядке. Философов вполне со мной согласен и, по получении вслед за тем предложения Витте, ставит ему оба эти условия, кои Витте и принимает.

27 октября. Пятница. Узнаю, что по ходатайству Сольского Государь подписал указ о назначении Коковцова председателем Департамента экономии Государственного совета, но Витте узнал о том, написал Государю письмо, заявляя, что ни он, ни министры, составляющие председательствуемый им Совет, не будут ездить на заседания в председательствуемый Коковцовым департамент, вследствие чего назначение было заменено чином действительного тайного советника.[868]

28 октября. Суббота. Зайдя к Палену, нахожу его в горячем разговоре с Шидловским о том, что по поводу имеющего рассматриваться в общем собрании Совета представления о сложении с крестьян двадцати миллионов выкупных платежей следовало бы сложить всю остающуюся непогашенной доныне сумму в семьдесят миллионов и сделать это именно теперь, чтобы оказать милость крестьянам, почитающим себя обиженными Манифестом 17 октября, а тем самым расположить их в пользу правительства до наступления выборов, равно как и избегнуть того, чтобы такая щедрота оказана была не Государем, а имеющей собраться Думой. Пален и Шидловский просят меня переговорить об этом с Витте.