Дневник (1918-1919)

Вчера я вернулся из Перешор, где пробыл десять дней, проверяя счета и вообще хозяйствование управляющего. С крестьянами как-то не хотелось встречаться и разговаривать, потому что каждый из них заверял, что только благодаря ему не разграбили экономию, что уже решили было общиной разбирать, но он решительно восстал против того, чтобы разорять такого пана и проч., и это говорил буквально каждый, и в конце концов это мне так надоело, что я начал на это отвечать, говоря, что жаль, что не разграбили, потому что тогда я получил бы в десять раз больше, как это произошло там, где разграбили экономии. На это мне отвечали, что зато крестьянам было бы хуже, потому что платили бы они, их бы били и увозили в Австрию со связанными проволокой руками, как это было в Окнах и в других селах, а теперь у нас в селе нет австрийцев, лишь иногда забегают реквизировать хлеб, солому. Отношение к австрийцам за это враждебное, а когда начинаешь расспрашивать, что делали в Австрии наши солдаты, то каждый говорит, что наши в сто раз хуже обращались, потому что грабили и разрушали все, что видели, хотя начальство и запрещало. Более зажиточные крестьяне рады австрийцам и говорят, что если бы они промедлили на какой-то месяц, то к весне солдатские комитеты чисто разграбили бы всех, потому что если кто-то имел пару лошадей и какое-то хозяйствишко, то его уже обзывали «буржуем» и угрожали отобрать все, потому что они на войне кровь проливали, а буржуи дома наживались. Зажиточные говорят, что если, не дай Бог, австрийцы уйдут, то тотчас же не только экономии, но и всех имущих людей беднота разграбит и пустит дымом. Об Украине, гетмане в селе какое-то смутное понятие; зажиточные говорят, что при царе было лучше, потому что тогда был какой-то порядок, а теперь реквизуют хлеб и австрийцы, и какие-то вольные казаки, просто грабят у кого есть хоть немного хлеба; а с хлебом совсем плохо, потому что урожай так плох, как не было уже лет 20, только на черных парах хороший хлеб, но паров вообще было мало; при царском правительстве — так земство в голодный год привозило хлеб из других мест, а это правительство забирает по твердой цене даже тот хлеб, который нужен себе на семена и на пропитание. Со школой тоже плохо в нашем селе: поп и учитель подговаривают, чтобы школа была русская, потому что украинский язык с галичанскими терминами совсем чужой и непонятный; крестьяне с этим соглашаются, потому что к Украине и всему украинскому относятся равнодушно, а большевистски настроенная беднота — даже и враждебно, потому что Украина отобрала у них землю и заставила возмещать помещикам убытки, которые причинили крестьяне с разрешения и по приказу большевистского правительства; о том, что и Ц. Рада дала крестьянам землю, никто и не вспоминает, а все говорят, что Ленин и русские большевики дали землю, а Украина отобрала. Благодаря дороговизне на хлеб и на всячину, все крестьяне очень горячо берутся за вспашку и платят за землю огромные арендные деньги; вообще земельный вопрос теперь еще более насущный, чем было до войны. Беднота надеется, что опять придут или большевики, или англичане и дадут землю, конечно, даром, а зажиточные возлагают надежду на то, что австрийцы заставят помещиков продать им землю, потому что так говорил немецкий комендант, вызвав всех крестьян и панов 28/VIII. ст. ст. в волость. И действительно, староста на основании приказа австрийского коменданта взял со всех панов расписку — сколько каждый из них может продать крестьянам земли.