Дневник (1918-1919)

Когда я закончил записывать предыдущие строки, то приехал ко мне часов в 12 дня Д.И. Дорошенко и сказал:

— Я к Вам от Лизогуба с предложением принять портфель министерства земельных дел.

На это я ответил вопросом:

— А какие же изменения в кабинете?

— Входят Стебницкий, Лотоцкий, Славинский и вот Вам делается предложение.

— А премьер, и остальные те же?

— Лизогуб остается и, по совести говоря, с ним можно иметь дело, потому что он искренне стоит на украинской державности; также остается и Рогоза, — отвечает Дмитрий Иванович.

— Так это же, — говорю, — враг наш, он организует «Южную армию», помогает добровольцам.

— Это не он, а немцы; он не политик, а боевой генерал и всегда в кабинете идет с нами. Вот, идите помогать нам бороться с антиукраинской политикой в правительстве…

— А внутренние дела, — говорю, — кому отдают?

— Пока будет Рейнбот^{380}, он полтавский помещик и, как немец, будет верно служить Украине, как служил России.

— А на министра юстиции кого приглашают? — спрашиваю.

— Вот, я еще не знаю, надо бы человека со стажем, а не адвоката; видимо будет кто-то из сенатской укр. группы.

Я начал отказываться; советовал вместо себя Мациевича, а на министра внут. дел Кистяковского, при условии, чтобы товарищами ему были Скоропись и Шульга, а на юстицию — Шелухина. На это Дорошенко ответил просьбой поехать сейчас с ним к Лизогубу и там высказать свои мысли. Я снова ответил, что я решительно не соглашаюсь, но Дорошенко вновь стал просить, чтобы я ехал с ним к Лизогубу и там уже говорил. По дороге он все уговаривал меня войти в кабинет, потому что мое имя примирит с правительством украинское общество. Я отвечал на это, что при такой комбинации придется в кабинете вести борьбу с элементами русской ориентации, а я человек нервнобольной и когда переволнуюсь, то впадаю в полную прострацию. Я бы мог бы взять этот портфель при условии, что важнейшие портфели будут даны украинцам. Это именно я сказал и Лизогубу, когда он сказал мне, что моя кандидатура была встречена в кабинете единогласным одобрением и сам пан гетман обрадовался, когда назвали мою фамилию.

— Мы, — говорит Лизогуб — в кабинете составляем одну семью, никто никому не подставляет подножку, а мы знаем Вас, как человека с прекрасной репутацией и имя Ваше для нас очень важно в настоящее момент.

На это я ответил вопросом:

— Из кого же будет состоять та «семья»?

Когда он перечислил мне тех же лиц, что и Дорошенко, я заметил, что для министерского поста по внутренним делам я предпочел бы Кистяковского, чем Рейнбота.

— Но он, между нами говоря, абсолютно не считается ни с какими законами, а главное то, что против него решительно протестуют немцы, ибо он форменный циник…

— Я скажу больше, я считаю его нахалом, но прощаю ему все за то, что он стоит на укр. державности.

— Да мы все на ней стоим и по закону 11 октября теперь все, не подавшие заявления, будут гражданами Укр. державы, а по поводу Кистяковского это вопрос решенный.

— Тогда пригласите Скоропися, — говорю.

— Но он без всякого стажа и с репутацией страшного германофила.

— Зато он талантливый организатор и администратор, а его германофильство не имеет значения на посту министра внутренних дел.

Надо признаться, что в конце я не выдержал тона и перешел на рус. язык, и как-то неловко говорить по-украински, когда человек все время упорно говорит с тобой по-русски. В ответ мне Лизогуб сказал:

— Нет, Скоропися можно было бы рекомендовать Рейнботу в товарищи.

О Шелухине Лизогуб высказался как о человеке очень резком, прямолинейном, который всех раздражает и кандидатура его неприемлема, а вместо Романова приглашен Завадский. Так же решительно он высказался и против Мациевича, которого он считает социалистом. Наконец, опять начал меня уговаривать взять портфель, но я решительно отказался, говоря, что в нынешнем составе кабинета придется вести борьбу, любое волнение вызывает у меня полный упадок сил, а при таких условиях я ни на что не способен.

От Лизогуба я зашел в редакцию «Новой Рады» и там застал Винниченко и весь президиум Национального союза; когда я рассказал, что вот сейчас — я отказался от портфеля, то все высказались, что я сделал ошибку, что не надо было отказываться, как не отказались Стебницкий, Лотоцкий и Славинский.

— Я, — говорю, — не хотел идти против общественного мнения: тех трех выставлял Национальный союз, а меня — нет, то я советовал на этот пост кандидата Национального союза — Мациевича, а мне не пристало идти наперекор постановлению союза, тем более, что и в кабинете я был бы чужим человеком, там только четверо было бы своих людей: Стебницкий, Лотоцкий, Дорошенко и Славинский, а остальные мне чужие, поэтому я и не имел бы нигде моральной поддержки.

На это Кушнир ответил, что Н. союз выставлял меня кандидатом, но меня не было здесь и неизвестно было, соглашусь ли я, и поэтому затем внесли в список Мациевича.