Вчера на «понедельнике» у меня был С.П.Шелухин{180}
, бывший министр в кабинете Голубовича. Много интересного рассказал он о том кабинете. Оказалось, что у.с.д. (украинский социал-демократ) Ткаченко, министр внутренних дел, организовал охранку, набрав служащих из бывшего царского «охранного отделения»; что эта охранка с непонятной целью похитила Доброго и перевезла его в Харьков; что условия мира с Великороссией Грушевский с эсерами и эсдеками выработали втайне от эсефов и ни Шелухин, ни Прокопович, ни Чоповский{181} так и не видели тех условий, а тем временем делегация уже выехала в Курск. Возможно, отсюда и пошли слухи о том, что Грушевский хочет войти в соглашение с Лениным, чтобы изгнать немцев. Эсефы, возмущенные таким поведением, и решили выйти из кабинета, как раз накануне переворота. Шелухин говорит, что он решительно стоял на том, что надо эсефам войти в кабинет Скоропадского. Он говорил, что если ступица не наша, то надо хоть вставить свои спицы, тогда колесо будет наше, что «не надо бояться запачкаться, когда мать тонет в луже», но социалисты-федералисты все-таки не позволили своим членам войти в гетманское правительство, а теперь уже раскаиваются и всем членам своей партии разрешают войти в кабинет, но там уже все места заняты. Вообще, наши эсефы, как и русские кадеты, это самая слепая партия. Она из Демократически-Радикальной{182} перекрасилась в революционный защитный цвет и не хочет считать себя буржуазной, а хочет быть социалистической, вот это и меня от нее отвернуло, а в Д.-Р. я был со дня ее начала. Потом пришел Д.И. Дорошенко и рассказал, что он, будучи давно знаком со Скоропадским, в тот день был приглашен на завтрак к гетману. Скоропадский сожалел, что Дорошенко не было в Киеве, когда формировался кабинет, а то бы он пригласил его взять какой-нибудь портфель; в конце концов сказал, что поговорит с премьером Лизогубом, нельзя ли заменить кого-нибудь. Говорил, что он будет решительно отстаивать самостийную, независимую Украину и никакой русской ориентации не допустит, при этом обратился к своей свите, которая завтракала вместе с ним, со словами, что он уверен в том, что все присутствующие уже через три месяца будут говорить по-украински. Гетман очень сожалеет, что украинские партии уклонились от участия в его правительстве, а между тем он намеревается держаться демократического направления, думает выкупить латифундии и парцеллировать их среди крестьян. Вообще, дела обстоят не так страшно, как думалось сначала, но эсеры, очевидно, замышляют-таки какое-то восстание, потому что распространяют по селам апокрифический манифест гетманский, в котором говорится, что он, будучи сам помещиком, будет защищать интересы обиженных помещиков, а крестьян будет наказывать за те убытки, которые они причинили помещикам, захватив землю и разворовав инвентарь. Такой манифест может действительно возмутить крестьянство, и оно начнет вырезать помещиков и немецких солдат, которые их защищают; в результате немцы будут жестоко расправляться с крестьянством, и кто знает, к чему это все приведет; во всяком случае это приведет только к разрушению Украины, к ее ослаблению, которым воспользуется тот из соседей, кто будет сильнее.