Дневник (1918-1919)

То, чего кадет переварить не может: должен идти с немцами — «Единственный трагический для партии вопрос — это вопрос об ориентации. Партия, возглавляемая Милюковым, партия духовных и культурных исторических связей с Францией и Англией, партия, жившая Лондоном и Парижем — и вдруг Вена и Берлин… Не трагедия ли это? Но бывшие союзники поймут, что есть священная обязанность перед родиной, перед грядущим поколением. Когда нет России, то не может быть никакой ориентации. Создается великая Россия, тогда можно будет «позволить себе иметь внешнюю политику».

Ясно, что все русские партии на Украине, начиная от самых правых черносотенцев, до эсеров, а особенно кадеты, все время мечтают о восстановлении великой единой России. А восстановленная Россия, значит, вместе с Украиной когда-нибудь разгромит Германию, собравшись снова в какую-то коалицию, и таким способом сбудутся предсказания Красицкого. Меня удивляет, что Германия, казалось бы, такая дальновидная, не видит, что поддерживая русских на Украине, передавая им в руки власть, сама своими руками восстанавливает Россию, враждебную ей державу, которая когда-нибудь наделает ей много бед, а может, и действительно развалит ее. Хочется верить, что немцы, разобравшись, посадят чисто украинское, но не социалистическое правительство и, таким образом, помогут создать дружественную себе Украинскую державу. А нынешнее правительство мечтает о том, что из Киева начнется вновь «собирание Руси», как об этом говорил мне Василенко, вернувшись осенью из Петрограда после разгрома большевиками правительства Керенского, в котором он был товарищем министра народного просвещения.

1 июня

Вчера встретил на улице агронома К.Мациевича^{220}, который был в кабинете Винниченко товарищем министра земельных дел и вышел из-за того, что не признавал социализации земли. На удивление и он стал страшным врагом немцев. Когда у нас зашел разговор о восстании, которое, говорят, назначено на 25-е, и я выразил уверенность, что все закончится спокойно, потому что удачный прорыв французского фронта отобьет у повстанцев всякую надежду на успех, то Мациевич заметил:

— Неужели Вы верите в тот прорыв, в те известия газетные? Я уверен в том, что это наступление — это предсмертные конвульсии германцев, это они сделали последние усилия, которые не дадут никаких результатов, как и наступление на Амьен, и скоро им уже крышка, скоро американо-англо-французы разобьют их, тогда они и с Украины будут вынуждены убраться.

— А тогда большевики нас задушат, — говорю.

— Австрия этого не допустит, защитит нас. Вообще нам выгоднее держаться Австрии, потому что тогда к нам примкнет Галиция и Буковина, в которой уже есть политически воспитанные люди, которые и нас научат державному разуму.

— А я думаю, что если немцы вынуждены будут уйти с Украины, то и их союзница Австрия должна будет спасать себя от раздела, тогда уже нами будут распоряжаться англо-французы с русскими, которые уничтожат все, что напоминает об Украине, тогда и школы не будет украинской, тогда и за разговор украинский будут наказывать, как когда-то поляки, тогда наверное и переселят, перетасуют, перемешают украинское население с великорусским, как это делали англичане в Ирландии.

— Неужели Вы серьезно так пессимистично видите? — спрашивает Мациевич.

— Да, — говорю.

На том мы и разошлись.

Вообще теперь среди своих знакомых и друзей я уже почти не встречаю людей, которые были бы доброжелательно настроены к немцам, даже много стало таких, кто относится к ним с ненавистью. Я думал, что это будет лет через 50, когда мы уже переймём немецкую культуру, когда сделаемся европейцами, тогда у нас появится желание освободиться от опекунов, а если они будут угнетать, тогда появится и ненависть к ним, а получается, что немцы уже теперь возмутили против себя все слои украинского населения. Плохо!