Дневник (1918-1919)

С другой стороны, ходят упорные слухи, что должны-таки быть какие-то изменения в кабинете. Бывший комиссар Одесского округа А.С.Комирный^{280} рассказывал мне, что Лизогуб, действительно, подал было прошение об отставке, но Гетман не принял прошение; Колокольцовым тоже очень немцы недовольны и определенно он пойдет в отставку; Комирный говорит, что ему предлагают должность товарища министра внутренних дел, но он колеблется, потому что там все должностные лица — бывшие чиновники департамента полиции, которые ненавидят все украинское и могут его скомпрометировать. Например, директор департамента Аккерман^{281}, когда ему подали какую-то бумагу, написанную по-украински, высказался так: «Я не понимаю этого собачьего языка!» В киевских газетах цензура выбросила об этом сообщение, а одесская пресса напечатала, и министр должен был провести расследование, которое ничем не закончилось; хотя, как говорит Комирный, оказалось, что Аккерман действительно так сказал, но он тогда был «в пьяном виде».

Д.И. Дорошенко смотрит оптимистично на будущее и говорит, что об объединении с Московией не может быть и речи, наоборот кабинет вскоре изменится в пользу укрепления украинской державы, то есть должны войти в него украинские элементы. Поживем — увидим! А между тем, все украинское общество с какой-то тревогой прислушивается ко всяким слухам, смертельно опасаясь воскресения России, т.е. воссоединения Украины с Московией.

5 июля

Сегодня забегал Шемет, который как суконный фабрикант приехал из села на съезд мануфактурщиков и услышал от фабрикантов, близко знакомых с немцами, что вскоре должен быть какой переворот; точно так же этих фабрикантов эти же немцы предупреждали и перед гетманским переворотом.

Что должно означать это, и какой должен быть переворот — не понимаю.

Говорят, что будет объявлена оккупация, но что толку об этом оповещать на весь мир, когда в действительности у нас давно уже фактическая оккупация, потому что немцы что хотят, то и делают, а гетманское правительство — это только приказчики, слуги немецкие.

Может, переворот этот связан с Милюковым, который под немецкой охраной выехал в Берлин.

Дивные дела делаются: офицер, которого министерство послало в Жлобин помочь больному проф. Ф.К. Вовку^{282} добраться до Киева, не получил немецкий пропуск. Ученик Вовка Алешо^{283}, посланный за телом умершего, не может получить разрешение от немцев, чтобы привезти тело самого выдающегося ученого Украины, (…)^[65], а Милюкову дают даже охрану для поездки в Берлин. Милюков ходатайствует перед немецким правительством, чтобы разрешено было на Украине созвать съезд представителей всех четырех Дум и выбрать правительство, само собой, что Украине они теперь «любезно» предложат автономию, а Россия должна быть построена на федеративных или конфедеративных началах, только без провинций, захваченных немцами, а потом, когда то российское правительство оперится, то оно такую федерацию и автономию пропишет, что аж душно будет!

В Берлине Милюков найдет поддержку у своего большого друга, украинского посла барона Штейнгеля^[66] и может, действительно что-то получит, если немцы, испугавшись восточного фронта, поспешат взять под свою протекцию и Московию. Немцам легко будет сбросить большевистское правительство, потому что оно само уже еле-еле держится; немного труднее будет справиться с отрядами Алексеева^{284}, Дутова^{285}, Колчака^{286}, Семенова, которые воюют против большевиков вместе с чехословаками, на деньги Антанты и явно не захотят подчиниться правительству, которое будет в союзе с Германией; разве что кадетский папа, Милюков, уговорит их, или снова станет германофобом, если шансы Антанты будут выше немецких, тогда он снова войдет в союз с Антантой, как давний англофил; у дипломатов все возможно! ибо у них девиз: хоть круть — верть, хоть верть — круть!

6 июля

Позавчера Розалия Яковлевна уехала в Канев, а вчера в 4 часа дня неожиданно приехала Дуня, кухарка Винниченко, и спросила — где Розалия Яковлевна. По ее встревоженному, очень взволнованному лицу я сразу заметил, что что-то случилось неожиданное, и у меня моментально в голове мелькнула мысль — не убили ли бандиты Винниченко, потому что все обитатели дачи Беляшевского каждую ночь ожидали нападение бандитов на свою дачу, и я сразу же спросил — что с ним?

— Их привезли сюда, и я с ними приехала… — Тогда мне пришло в голову, что Винниченко привезли раненого, иначе он приехал бы ко мне.

— Он ранен? — спрашиваю.

— Нет, их арестовали.

— Как, кто арестовал?

Дуня начала сбивчиво рассказывать, что В.К. пошел с Зайцевым^{287} гулять на берег Днепра, а затем его, окруженного может, десятью, офицерами привезли на дачу и до двух часов делали в квартире обыск. Среди офицеров Дуня узнала одного, который дня за два до обыска приходил на дачу с женой, и, назвавшись беженцем, спрашивал, кто живет на этой даче и просил продать яиц.