Дневник 1939-1945

Дело вовсе не в какой-то субординации и уважении, каковые мог бы внушать признанный гений Морраса. Нет, ибо моя позиция часто была такой же и по отношению к самым незначительным умам и характерам.

У меня нет желания играть в эту игру, меня больше прельщает другая.

Я также получил за свою жизнь два или три письма от Клоделя, написанных в том же духе. Мне думается, что Клодель и Моррас отвергают друг друга с той же самой гордыней. И тот и другой дуются на меня за то, что я часто соединял их имена в одной похвале, публичной или частной.

Дело вовсе не в мудрости, здравом смысле, в которых я якобы нуждаюсь. Я знаю, что кроется за этими словами. Нет, просто я говорю, что они избрали один пУгь, а я - другой.

Стало быть, учитывая презрение Морраса к моим Доводам, я готов их поставить под сомнение... равно как и его собственные. Что мне, по всей вероятности, не помешает упорно придерживаться своих, так же как ему своих, потому что я уже порядком возмужал и постарел, порядком изменился и много чего перепробовал, так что знаю, чего мне придерживаться.

Однако это не значит, что я еще не изменю свою точку зрения по тому или иному вопросу. Моррас наверняка не изменится. Он никогда не менялся. Он просто чудо.

Каждый писатель, таким образом, прикрывается своей совестью, словно мелкий феодал, который купается в безвластии королевства. Каждый из этих бравых молодцов горит доблестным желанием сразить всех остальных. Пронзенный чьей-то стрелой, он всякий раз стенает, сокрушается, погружается вглубь себя, полный сомнений и тревоги, затем снова забирается на свою бойницу и в свою очередь выпускает отравленную стрелу. После чего то весел, то угрюм, начинает хорохориться у всех на виду. Вот и все.

Я помню, в какое бешенство пришел этот маньяк Сюарес в 1920-м, когда я в своей статье упомянул его в одном контексте с Барресом и Моррасом.

Отчаянное стремление к шумному успеху у многих есть не что иное, как бегство от сомнений, уныния. "Аплодисменты нужны, чтобы заглушить возмущенный ропот моего сердца".

Я видел Морраса только дважды. Один раз во время войны. Один приятель показал ему мой первый сборник стихов "Вопрошание". Он сказал мне, что стихотворения в прозе - это надуманный жанр. Коротко и категорично.

Вновь я с ним увиделся после выхода "Масштаба Франции". Он сказал мне, что после столь поспешного обобщения, мне следует прибегнуть к более тщательному анализу. Все это было совершенно справедливо. Но если бы я тогда его послушал, я бы предал свое естество.

Его литературное влияние было ограничивающим. И тем не менее в его стихах пробивался какойт0 огонек - едва различимый, мерцающий, ускользающий - который придает им жизнь и собствен-дую трепетность. И вот этого огонька - его не было нИ у кого, кто окружал Морраса. Он погасил его у других.

Каким образом я мог бы поладить с этим провансальцем, этим чуть ли не марсельцем? Но провансальцам присуще какое-то неистовство. Взять, к примеру, Пюже, Фрагонара; Моррасу нужно было что-то подавлять. В этом все дело. Жионо, боясь задохнуться, упивается негой убывающего переизбытка сил, хотя по природе своей просто безумец. В Доде тоже есть кое-что, кроме Прованса. Еврейская кровь? Парижский круговорот страстей? Сифилис? Мать? Он один из тех лентяев, которые не могут ни на чем сосредоточиться. Что можно выудить в его творчестве? Мемуары. Мемуары - последнее прибежище графоманов, борзописцев. Только здесь они могут остановиться или закрепиться. Или, скорее, их последователи, отчаянно нуждаясь в них, придают им важности и значения.

17 октября

Меня навестил Бертран де Жувенель.1 Он в Париже проездом, приехал из Будапешта, где находится на так называемой секретной службе. То, что я не на фронте, придает ему уверенности, укрепляет в желании держаться от фронта подальше. Думаю, он сильно напуган. Уверяет меня, что в Венгрии ему грозит какая-то опасность. Как столь нескромный и болтливый, столь

1 Бертран де Жувенель (1903-1987) - французский политический деятель и публицист. В довоенные годы - активный сторон-Ник антидемократического нонконформистского движения, 21 фев-Р^ля 1936 г. брал интервью у Адольфа Гитлера, которое наделало во фРанции много шума.

бестолковый молодчик может состоять на какой-то службе? Если у него действительно ответственная должность, он обязательно сделает какую-нибудь глупость.

В гораздо большей степени как еврей, нежели как сын одного из видных радикалов,1 он выступает за войну и против Германии. И так повсюду, всякий раз еврей. Интересно, какой была бы Франция без евреев в отношениях с Германией. Вероятно, французы, став апатичными, перекладывают на евреев эту агрессивность: если бы не было евреев, некоторые французы играли бы их роль.

Враждебность Морраса по отношению к Германии в большой степени объясняется тем, что он, как говорят, своего рода метек, потомок греков. В любом случае марселец может постоянно чувствовать презрение и угрозу со стороны северных народов.