Дневник.2007. Первая половина

сохранились. Впрочем, я особенно писать письма не могу, потому что рядом стоят и другие дела: и верстка, и чтение по работе, и писание дневника, и новые замыслы. Признаюсь только вам: возможно, я напишу новый роман, как версию записок Кюстина «Россия в 1839 году». Но то, что во многих моих размышлениях присутствуете Вы и Ваши слова, это абсолютноискренне.

Не пишу сейчас пока ничего нового о Вашей книге, кроме общих

впечатлений – точно, здорово и по-своему не хуже, чем у Солженицына.

Недаром он – честолюбивый автор, Вы же от авторства открещиваетесь, хотя оно вам принадлежит в большей мере, чем кому-либо. Вы – автор взгляда, идеи, мировоззрения, терпимости, вы ушли от местечковости, как мы все время уходим от мелкого противостояния. С книгой – не торопите меня-я поступлю так. Самым внимательнейшим образом, не пропуская ни одной странички, прочту и напишу рецензию, не помешает. Напишу все то, что я думаю. Впрочем, как всегда. В моем возрасте уже не лгут.

Завтра постараюсь выслать Вам Дневники. У них огромный недостаток – нет словника.

Ваш С.Е, родные Вы мои люди.

21 мая, понедельник. День начался со слушанья «Эха Москвы». Доренко замечательно рассказывал о воровстве, в частности о схемах с Райфайзенбанком. Упоминалось масса известных даже мне имен из правительства и администрации.

Утром в институте встретился с Львом Ивановичем, посидели с ним на лавочке. В этом году наш институтский садик красив, как никогда, – сейчас цветут тюльпаны. Он мне рассказал, что все время вспоминает мой старинный роман «Эффект близнецов», который вышел в начале перестройки и почти не был замечен публикой по причине ничтожного тиража и повального тогда увлечения Волкогоновым и Черниченко. Это роман о надвигавшейся на перестройку атмосфере всеобщей слежки и о куполе, которым соседние страны накрыли нашу, чтобы тоталитарная зараза не расползалась. Лева сказал, что только сейчас разглядел провидческое начало романа. Как ни приятно слушать подобное, но расцениваю его скорее в качестве запоздалого комплимента.

Утром заглянул к Стояновскому. Там сидели архитекторы, с которыми я делал эскиз будущего проекта института, и Харлов. Значит, что-то, наверное, получается со строительством нового корпуса. Дай-то Бог. Но почему меня не зовут обсудить мою же идею? Все это как-то подловато, меня оттеснили от участия во внутренней жизни института, ну и хрен с вами, но ведь не только обидно, но и непрактично – я мог бы еще принести пользу. Вообще, сложилось ощущение какой-то большой бюрократической таинственности, которая заполонила институт. Никакой информации не поступает даже на ученый совет.

В три часа я уже приехал на метро в больницу. Положение к лучшему меняется очень медленно. Опять немножко – 10 шагов – походил с В.С. по палате. Посадил ее на стул возле раковины, и она сама чистила зубы и мыла руки.

Из больницы, сделав пересадку на «Третьяковской», повез в «Юность» верстку. Поговорили с Эмилией Алексеевной о разных литературных делах, в том числе о повести Самида, которую редакция не хочет печатать. Потом – в институт.

На выпускном экзамене блистательно, чуть ли не получив двойку, проваливался мой Каверин. Светлана Викторовна с укором мне об этом сказала, на что я ей ответил, что я-то учил хорошо, потому госкомиссия и оценила его диплом на отлично, а вот деканату надо было спрашивать с мальчика за каждый прогул, тогда и не пришлось бы за него краснеть. Ведь общеобразовательные предметы – это забота деканата.

Бегал на почту отослать Марку «Дневники». За пересылку взяли на двадцать рублей больше, чем стоит книга – 440 рублей.

Вечером напротив Театра Пушкина, то есть рядом с институтом, догорала машина, дорогой «мерседес». Когда я вышел ворота, чтобы посмотреть, откуда дым, пожарные уже протянули рукав через бульвар от доронинского МХАТа. Полилась вода, и стали трещать, рассыпаясь, автомобильные окна.

По дороге домой слушал по «Маяку» рассказы Привалова о «маршах несогласных», о том, почему у Германии меньше энтузиазма по поводу строительства газопровода через Балтику, и о саммите в Самаре.

22 мая, вторник. Больница, чтение Кюстина. Надо бы вставлять в дневник цитаты. Но вечером уже нет сил, хотя понимаю, что писать дневник надо ежедневно, события уплывают, меняются масштабы буквально через несколько часов.

На службе нашел запискуот В.И. Гусева.

Дорогой Сергей Николаевич, никак не могу тебя застать. Если сможешь, приходи, пожалуйста,23-го, т.е. завтра, в 5 часов в МСПС – там будут сатурналии в честь моих 70. В. Гусев. 22.5.07.