Дневник

Каракули Питера:

– …ваша кровь – наше золото…

Для протокола: пока Мисти едет на встречу с детективом Стилтоном, добираясь три часа до места, где складирован Питер, она собирает воедино те обрывки, что остались в памяти от Хэрроу Уилмота.

Впервые Мисти увидела остров Уэйтенси, когда навещала с Питером его родню, когда его отец провез их по округе в старом фамильном «бьюике». Все машины на острове были старыми, чистенькими и блестящими, вот только сиденья в них были заклеены клейкой прозрачной лентой, чтобы набивка не вылезала наружу. Пухленький водительский козырек в «бьюике» был весь в трещинах от избытка солнца. Хромовая отделка салона и бамперы были в прыщиках ржавчины от соленого воздуха. Краска – тусклой под тонким слоем белого окисла.

У Хэрроу была плотная белая грива, зачесанная, что твоя корона надо лбом. Глаза то ли серые, то ли синие. Зубы скорее желтые, нежели белые. Весь остальной Хэрроу – тощий и бледный. Простой. Его дыхание пахло старым островным домом с гниющим интерьером.

– Этой машине десять лет, – сказал он. – Для машины на побережье это целая жизнь.

Он довез их до парома, и они все вместе ждали тот в доке, глядя на темную зелень острова, отделенную от них водой. Питер и Мисти, они были на летних каникулах, искали работу, мечтая о жизни в городе, любом городе. Они частенько болтали о том, чтоб забить на учебу и перебраться в Нью-Йорк или Лос-Анджелес. Ожидая парома, они сказали Хэрроу, что могли бы учиться живописи в Чикаго или Сиэтле. Там, где каждый из них смог бы начать карьеру. Мисти помнит, что ей пришлось три раза захлопывать дверь, чтобы та закрылась.

Это была та машина, в которой Питер попытался сдохнуть.

В которой ты попытался сдохнуть. Принял те снотворные таблетки.

Та же машина, баранку которой она сейчас крутит.

Написанные по трафарету на борту машины, ядовито-желтые слова гласят: «Боннер и Миллз – Когда Ты Будешь Готов Перестать Начинать Все Сначала».

То, что тебе непонятно, ты можешь понимать как угодно.

На борту парома, в тот первый день, Мисти сидела в машине, пока Хэрроу и Питер болтали у перил.

Хэрроу наклонился к Питеру поближе и сказал:

– Ты уверен, что она – именно та?

Наклонился поближе к тебе. Отец к сыну.

И Питер сказал:

– Я видел ее картины. Она – то, что надо.

Глаза Хэрроу сузились, его корругатор собрал кожу лба в длиннющие морщины, и он сказал:

– Ты знаешь, что это значит.

И Питер улыбнулся, но так, что сократился лишь его подъемник верхней губы, его «мускул брезгливости», и он сказал:

– Да, конечно. Ебаный я везунчик.

И Хэрроу кивнул. Он сказал:

– Это значит, что мы наконец перестроим гостиницу.

Мистина хипповая мамаша частенько говаривала: это типично американская мечта – отгородиться от всех деньгами. Посмотри на Говарда Хьюза[35] в его пентхаусе. На Уильяма Рэндолфа Хёрста[36] в Сан-Симеоне. Взгляни на «Билтмор». На все эти роскошные загородные дома, где богачи живут в добровольном изгнании. Все эти рукотворные эдемы, куда мы прячемся. Когда эдемы рушатся, а это неизбежно, мечтатели возвращаются в мир.

– Возьми любое крупное состояние, – говаривала мамаша, – копни поглубже и обнаружишь, что поколение-два назад ради него была пролита кровь.

Говорилось это явно затем, чтоб их жизнь в трейлере не казалась такой убогой.

Детский труд в рудниках и на мельницах, говорила мамаша. Рабство. Наркотики. Биржевые махинации. Разрушение природы, сплошная вырубка, отходы производства, истощение почв. Монополии. Заразные болезни. Любой капитал вырастает из какой-нибудь мерзости.

Невзирая на мамашины речи, Мисти верила, что ее ждет светлое будущее.

Подъехав к больнице, Мисти паркуется и с минуту сидит в машине, глядя вверх на третий ряд окон. На окно Питера.

На твое окно.

В последнее время Мисти хватается за все, мимо чего проходит, – за дверные рамы, стойки баров, столы, спинки стульев. Чтоб не упасть. Мисти не может поднять голову от груди больше чем на 45 градусов. Каждый раз, когда она выходит из своей комнаты, ей приходится надевать темные очки, так сильно свет режет глаза. Шмотки на ней висят и колыхаются, как будто под ними ничего нет. Ее волосы… на расческе их больше, чем на Мистином черепе. Любой ее старый пояс можно дважды обернуть вокруг талии.

Тощая красотка из испанской мыльной оперы.

Глаза ее, ввалившиеся и налитые кровью, отражаются в зеркале заднего вида; Мисти – вылитый труп Паганини.

Перед тем как выйти из машины, Мисти кладет на язык очередную пилюлю из зеленых водорослей и запивает пивом из банки; голову тут же пронзает боль.

Сразу за стеклянными дверями вестибюля ждет детектив Стилтон, наблюдая, как Мисти плетется через автостоянку. Мистина рука хватается за каждую машину для равновесия.

Пока Мисти взбирается по ступенькам парадного хода, рука вцепляется в перила, тащит вперед.

Детектив Стилтон распахивает дверь и говорит:

– Вид у вас неважнецкий.