Дневник читателя. Русская литература в 2007 году

Вот и все. Не хватает места ни на «дары смерти», которые отверг Гарри, ни на вопрос о том, почему был сохранен «дурной» факультет Слизерин, ни на тризну по погибшим – многим славным волшебникам и свободному домовому эльфу Добби…

...

15 октября

Про людей

О прозе Маргариты Хемлин

В журнале «Знамя» принято предварять публикации короткой заметкой «От автора». Иногда ее замещает послужной список – «Об авторе», иногда писатели рассказывают о себе. Маргарита Хемлин о личном умолчала, нужным же сочла сообщить читателям повести «Про Иосифа» (№ 10) вот что:

...

Есть странные люди. Но особый род странности – быть евреем. Я рассказала про Берту («Знамя», № 1, 2007). Теперь – про Иосифа. Вслед за Бертой и Иосифом настанет черед Ионы, потом еще кого-то…

Когда критик начинает спорить с автором по поводу удачной вещи (а обе «знаменские» повести Хемлин, на мой взгляд, больше, чем просто удачи), выглядит он несколько неадекватно. Если не сказать отчетливее. Мне и в младые лета было смешно и стыдно читать высокомерные пассажи Добролюбова про отсталое мировоззрение и правильное миросозерцание. Дескать, Островский с Гончаровым сами не понимают, что пишут, но это не беда – «реальный критик» с ножом к горлу лезть не станет (и на том спасибо!), но споро объяснит за даровитых несмышленышей, когда же придет настоящий день. Меж тем предуведомлением своим Хемлин невольно превращает меня в «наследника Добролюбова». Есть, впрочем, надежда, что не до конца.

Бывают ли вообще на свете «странные люди» – вопрос дискуссионный. Может, и встречаются. Но не в историях про Берту и Иосифа. Ничего странного в заглавных страстотерпцах при всем желании усмотреть не удается. Так же, как, к примеру, в солженицынской Матрене, или можаевском Федоре Кузькине, или чегемце Сандро, или – вопреки именованию – шукшинских «чудиках». Странна, невероятна, фантастична жизнь, которой обеспечил всех их (и много кого еще) русский ХХ век. Странно, что любимые персонажи Хемлин бесхитростно ухитрились (именно так!) пройти сквозь тяжкие мытарства, снести жестокие унижения (на которые не поскупились не только «история» и ее подручные, но и обычнейшие люди, включая родных и близких) и остаться живыми, способными любить и надеяться. Только ведь эта «странность» не индивидуальная, а родовая, общечеловеческая. И кто знает, не нормальнее ли она, чем подчинение императивам «истории», утрата лица, полное оскотинивание? (Когда оплаченное житейским успехом, а когда – и нет.)

Как не вижу я в Берте и Иосифе и их родственниках, свойственниках, знакомцах, соседях, гонителях, предателях и палачах ничего «странного», так не вижу в них и ничего исключительно «еврейского». Да, в прозе Хемлин все – от сюжетов до сказовой речи, внутренне чистая мелодия которой мучительно бьется о колдобины мертвых советизмов и в итоге одолевает навязанное безъязычие, – замешано на еврействе, но герои никак не сводятся к «национальному типажу». Даже если «еврейство» для персонажей значимо (это про Иосифа, собиравшего еврейские «древности», но совсем не про Берту; ее «история» смогла превратить в немку – сперва на радость, потом – на горе), не оно определяет их суть. Не в том даже дело, что среди евреев, русских, немцев, украинцев есть мученики и праведники, есть отъявленные негодяи, а есть и люди стертые, чье поведение полностью определено внешними силами. Дело в том, что и эти «амплуа» не закреплены за тем или иным человеком навечно. И не обязательно даже разведены во времени. Женщина, раз и навсегда полюбившая Иосифа (и как ни крепился добропорядочный семьянин, сердечно привязанный к жене, а взаимно); соблазнительница, а затем жена его сына; резко разошедшаяся со стариком-отцом дочь человека, которого Иосиф глубоко почитал; советская конформистка-карьеристка (ох, не удивлюсь, если в не охваченную повестью пору отбыла она сперва на «историческую», а потом – на «экономическую» родину) – все это одна и та же Римма. Одна и та же – в самые страшные и самые счастливые мгновения жизни Иосифа.

Перескажи истории Берты и Иосифа бегло и опуская экскурсы в большую историю, получишь в первом случае лихой авантюрный роман (героиня меняет места проживания, национальности, мужей), а во втором – роман «интеллектуально-психоаналитический» (то есть текст, пригодный для соответствующих интерпретаций). Между тем рассказывает Хемлин про обыкновенную (то и страшно) жизнь. Которая интереснее всякой выдумки. В прошлом, настоящем и будущем.

...