Читаем Дневник длиною в жизнь. История одной судьбы, в которой две войны и много мира. 1916–1991 полностью

Сейчас лучше лягу спать и немножечко помечтаю. Люблю мечтать. В последнее время я, вернее, не мечтаю, а вспоминаю о деревне, о Коле, о моем с ним гулянии, о крепких объятиях и нежных поцелуях. Эти воспоминания мне дороги, но они меня расстраивают.

27 сентября, четверг

Сегодня в школе было как будто веселей обыкновенного, а почему, не знаю. Первый урок был химия. Химик как пришел, так стал спрашивать. Я ровным счетом ничего не знала об углероде, про который он объяснял в прошлый раз. Наскоро вытащила учебник химии и не успела прочитать и страницы, как он вызвал меня. У химика существует какая– то странная тяга к моей фамилии. Всякий раз, как только он спрашивает, он вызывает меня. Я к этому так привыкла, что всякий раз, как он берет журнал в руки, я уже наверное знаю, что он вызовет меня, и это всегда так бывает.

Когда химик вызвал меня и я вышла к доске, то я мысленно уже поставила себе в журнал неуд по химии. Но, к счастью, не знаю, каким образом, я ответила по химии, и совсем неплохо, и отвечала я как раз то, что только что прочитала в учебнике. В общем, повезло мне, как везет всегда и во всем.

На уроке Глена к нам присоединили II курс «А». Теснота была невообразимая, а шум и галдеж до того были сильны, что трудно было услышать, что говорит соседка. И что это Глен за несчастный такой, что на его уроках, особенно на соединенных, бывает целое столпотворение. То, что творилось у нас сегодня на уроке Глена, даже трудно описать. В классе все время стоял беспрерывный говор и смех семидесяти с лишком человек. Глен кричал изо всех сил, но чем громче он говорил, тем сильнее становился шум. Слышалось какое-то гудение, топание, мяукание, лай, визг, а сверх всего этого смех и взрывы хохота. Глен даже не старался останавливать и вразумлять развеселившихся бездельников. Он только старался перекричать весь шум, чтобы его объяснения были услышаны. Хавкина писала на доске какие-то таблицы, Глен объяснял их, а ребята сидели и ничего не понимали и понимать не старались. Незадолго до звонка все вокруг повскакали со своих мест и бросились из класса. Глен в недоумении смотрел на ребят, не понимая, в чем дело. Ему сказали, что был уже звонок, но на самом деле ребята ошиблись. Когда класс был уже почти пустой, только тогда прозвонил звонок. После этого урока у нас была сельскохозяйственная статистика с новым преподавателем. В начале урока пришел Демьяныч и предупредил, чтобы мы лучше себя вели, что теперь уже с нами очень церемониться не будут и если чуть что, то будут приняты строгие меры. В общем, он говорил то, что говорит всегда. На уроке нового преподавателя сидели более или менее тихо, но все-таки мальчишкам было сделано замечание и сказано, что девочки ведут себя лучше.

Мальчишкам нашим что-то сегодня не повезло. Все только и делают им замечания и указывают на нас как на пример хорошего поведения. А физик даже прочитал целую лекцию о поведении мальчишек. Как только он вошел в класс и сел на свое место, так начал ни с того ни с сего говорить о предмете, совершенно не относящемся к физике. Постараюсь от его лица передать то, что он говорил. Не ручаюсь, что точно передам его слова, постараюсь передать их смысл.

«Сейчас я вам скажу пару тепло-холодных слов, – начал физик, покачиваясь на стуле. Ребята засмеялись. – Делая наблюдения над подрастающим поколением 30-й школы, я составил о нем весьма странное представление. Сравнивая же его с подрастающим поколением других школ, я вижу большую разницу. Обыкновенно во всех школах наблюдается, что чем старше становятся ученики, тем они становятся серьезнее, и в последних группах они уже вполне серьезно относятся к делу. В нашей же школе наблюдается совершенно обратное явление: чем старше становятся ученики, тем легкомысленнее они относятся к делу. И особенно это наблюдается в последних выпускных группах. На первом курсе как будто ничего ученики, как только перешли на второй курс, так сразу изменились и обратились в распущенных хулиганов».

Все время, пока физик говорил, ребята смеялись и шумели. Физик заметил, что мы даже и слушать-то как следует не умеем и чуть что, так гоготать. И он очень удачно передразнил, как смеются мальчишки, и это нам так понравилось, что мы безумно все захохотали и зааплодировали. Мальчишки были совершенно уничтожены. Физик назвал их хулиганами высшей марки и сказал, что он им по своему предмету не будет давать никакой пощады и что если они умеют хулиганить, шуметь, носиться по школе, то пусть умеют и учиться. После этого морального нравоучения физик уже под конец урока успел нам только продиктовать еще одну работу по физике.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих гениев
100 великих гениев

Существует много определений гениальности. Например, Ньютон полагал, что гениальность – это терпение мысли, сосредоточенной в известном направлении. Гёте считал, что отличительная черта гениальности – умение духа распознать, что ему на пользу. Кант говорил, что гениальность – это талант изобретения того, чему нельзя научиться. То есть гению дано открыть нечто неведомое. Автор книги Р.К. Баландин попытался дать свое определение гениальности и составить свой рассказ о наиболее прославленных гениях человечества.Принцип классификации в книге простой – персоналии располагаются по роду занятий (особо выделены универсальные гении). Автор рассматривает достижения великих созидателей, прежде всего, в сфере религии, философии, искусства, литературы и науки, то есть в тех областях духа, где наиболее полно проявились их творческие способности. Раздел «Неведомый гений» призван показать, как много замечательных творцов остаются безымянными и как мало нам известно о них.

Рудольф Константинович Баландин

Биографии и Мемуары
Айвазовский
Айвазовский

Иван Константинович Айвазовский — всемирно известный маринист, представитель «золотого века» отечественной культуры, один из немногих художников России, снискавший громкую мировую славу. Автор около шести тысяч произведений, участник более ста двадцати выставок, кавалер многих российских и иностранных орденов, он находил время и для обширной общественной, просветительской, благотворительной деятельности. Путешествия по странам Западной Европы, поездки в Турцию и на Кавказ стали важными вехами его творческого пути, но все же вдохновение он черпал прежде всего в родной Феодосии. Творческие замыслы, вдохновение, душевный отдых и стремление к новым свершениям даровало ему Черное море, которому он посвятил свой талант. Две стихии — морская и живописная — воспринимались им нераздельно, как неизменный исток творчества, сопутствовали его жизненному пути, его разочарованиям и успехам, бурям и штилям, сопровождая стремление истинного художника — служить Искусству и Отечеству.

Екатерина Александровна Скоробогачева , Екатерина Скоробогачева , Лев Арнольдович Вагнер , Надежда Семеновна Григорович , Юлия Игоревна Андреева

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Документальное