Дневник доктора Финлея [сборник litres]

Он в ярости схватил ковш и погрузил его в молоко. Подняв полный до краев ковш, он с вызывающим видом выпил половину сам, а затем отдал ковш Джинни. Она улыбнулась и до последней капли допила молоко.

– Вот! – продолжал Шоухед. – Это вам доказательство того, что мы думаем о нашем молоке. Моя жена пьет его, и я пью его. И если вы осмелитесь сказать еще хоть слово против него, предупреждаю, что вы горько пожалеете об этом.

– Мне жаль, что вы так восприняли это, – сказал Хислоп. – Вы все только усложняете. Но я вынужден остановить эпидемию.

Хислоп отправился прямо к доктору Снодди, изложил суть дела этому маленькому человеку и потребовал, чтобы он немедленно принял меры, дабы справиться с ситуацией.

Снодди уставился на Хислопа, получая удовольствие оттого, что молодой человек так или иначе пришел просить его об одолжении. Он не испытывал особой любви к Хислопу с тех пор, как был унижен в связи с делом Александра Динса, и его мелочная натура радостно ухватилась за эту возможность отомстить молодому доктору.

– Я, конечно, займусь этим, – заметил он покровительственным тоном. – Но, честно говоря, я не вижу оснований для вашего обвинения. Нет никаких положительных доказательств наличия сыпи и скарлатины. Вы должны помнить, насколько это серьезно – просить человека закрыть его молочную ферму из-за необоснованных, возможно, предположений.

Хислоп вспыхнул.

– Предположение подтвердилось! – воскликнул он. – Этот дояр – источник инфекции. Я не прошу вас сделать мне одолжение. Я говорю о том, что ваша обязанность – закрыть молочную ферму Шоухед!

– Да что вы! – воскликнул Снодди. – Хорошо, я займусь этим, когда у меня будет время. Я дам вам знать через день-другой.

Хотя Хислопа и удручала эта мелочная официальная волокита, он сделал все, что от него зависело, и теперь ему оставалось лишь ждать решения Снодди. Он ничего не сказал Камерону, но на следующий день, когда они сидели за ланчем, им принесли записку.

Хислоп прочел ее и, вскрикнув от возмущения, бросил ее на стол перед Камероном:

– Взгляните на это! Да он просто тупица из тупиц!

Записка была от Снодди, и в ней кратко говорилось, что после полного расследования известных фактов официальный представитель органов здравоохранения Ливенфорда не нашел никаких оснований для закрытия молочной фермы Шоухед.

– Ты уверен насчет Дугала? – спросил Камерон.

– Уверен настолько же, насколько в том, что нахожусь в этой комнате.

– Что ж, – вздохнул Камерон, – именно этого и следовало ожидать от Снодди. Но мы ничего не можем с этим поделать. Мы должны смирно сидеть и надеяться на лучшее.

– Чтобы из-за этого зараженного молока заболела еще дюжина человек? Нет уж, спасибо! – вскочив, воскликнул Хислоп. – Будь я проклят, если позволю им это! Раз мы не можем одолеть их официально, то сделаем это иначе. Я скажу каждому пациенту в Барлоане, что во всем виновато молоко Шоухеда. Я разнесу эту информацию по всей округе.

Возмущенный позицией Снодди, молодой доктор решил действовать и сдержал слово.

Во время своих визитов к больным он осторожно, но настойчиво высказывал свое мнение о молоке из Шоухеда как причине эпидемии. В мгновение ока слухи облетели Барлоан, куда главным образом и поступало молоко из Шоухеда, и через пару дней все только и повторяли слова Хислопа. Мнения разделились, разговоры не утихали, и эта тема стала главным предметом интереса в городке.

Считая, что он только выполняет свой долг, Хислоп упрямо стоял на своем, но в пятницу на той же неделе ему вручили документ, который потряс его. Это был иск от Шоухеда о клевете, поданный в суд через Логана, местного адвоката.

Хислоп отнес зловещее предписание Камерону, который молча изучил его.

– Чего-то подобного я и боялся, – сказал Камерон. – Он опасный человек, этот Шоухед, когда его заденут.

– У меня есть оправдание! – воскликнул Хислоп. – Вы же знаете, я действовал из лучших побуждений.

– Что ж, – произнес Камерон, – именно это ты и должен заявить суду.

Возможно, это была не ахти какая поддержка, поскольку Камерон больше ничего не сказал, но Хислоп знал, что старик на его стороне. Тем не менее время шло, и, когда он представлял себе, что вскоре должен будет явиться в суд как обвиняемый по иску Шоухеда, дрожь пробирала его.

Прошел день, и еще один. На третий день, когда Хислоп, мрачнее тучи, сидел в приемной, вошел Камерон с выражением ужаса на лице.

– Ты слышал новость? – воскликнул он. – У нее тяжелая форма скарлатины. У Джинни, жены Шоухеда.

Хислоп был потрясен. И тут же в его памяти всплыл образ Шоухеда: как он с вызывающим видом передает Джинни ковш с молоком, а она пьет. Теперь уже не осталось никаких сомнений. Вот оно, убедительное доказательство его правоты!

– Ты хоть понимаешь? – спросил Камерон. – Это полностью оправдывает тебя. Теперь они отзовут свой иск. Да что там, дружок, говорят, что Шоухед чуть с ума не сходит от горя и тревоги. Это кара.

– Да, возможно, это кара. Возможно, это решение высшего суда, – сказал Хислоп.