Дневник доктора Финлея [сборник litres]

Ливенфорд ахнул от такого сенсационного поворота событий, и мнение большинства склонилось в пользу молодого доктора. Он одним махом стал защитником горожан и всего здравоохранения Ливенфорда. Но он ни от кого не принимал никаких поздравлений, поскольку пришло известие, что Джинни Хендри безнадежно больна.

Шоухед запретил везти ее в больницу, и теперь действительно молочное хозяйство было закрыто и вся ферма изолирована.

Встревоженный Снодди, занимавшийся лечением, вызвал специалиста из Глазго. Несмотря на все это, Джинни Хендри становилось все хуже. В воскресенье стало известно, что она при смерти.

Вечером того же дня в гостиную, где сидели Камерон и Хислоп, вошла экономка Джанет и тихо сказала:

– Теперь все кончено. Джейми только что принес новость. Жена Шоухеда умерла.

* * *

Шесть недель спустя Хислоп впервые столкнулся с Шоухедом. Фермер, совершенно разбитый тяжелой утратой, возвращался с кладбища.

Хислоп остановился, и Шоухед чуть ли не машинально тоже остановился. Взгляды двоих мужчин встретились, и каждый прочел на лице другого то, что обоим было до мучительной боли известно: если бы Шоухед внял совету Хислопа, его жена, живая и здоровая, была бы сейчас рядом с ним.

Стон сорвался с бледных губ фермера, и он протянул руку, которую Хислоп пожал. Это был жест горького раскаяния и заверения в дружбе.

Наследственность

Был теплый июньский полдень, и больных было так мало, что доктор Камерон укатил в Пиблс на недельный отпуск.

Спокойный и расслабленный, доктор Финлей Хислоп стоял без дела у окна гостиной, глядя на зеленую лужайку перед домом и колышущиеся на ветру деревья за ней. Внезапно его слух уловил стук калитки, и, повернув голову, Финлей увидел, как по подъездной дорожке к дому идут молодые Гэвин Биррелл и Люси Андерсон.

Приятно было посмотреть, как они общались, смеясь и разговаривая, полностью поглощенные друг другом. Гэвин был в спортивном костюме из фланели, а Люси – в платье из чистого белого шелка. Очевидно, они играли в теннис. В них было что-то от свежести раннего летнего дня, от воздуха, полного света и надежд на прекрасное завтра. Хислоп мало знал их, но, как и всем остальным горожанам, ему было известно, что в следующем месяце они должны пожениться.

Люси принадлежала к добропорядочной ливенфордской семье. Она была светловолосой и хорошенькой, со смеющимися голубыми глазами и отчасти простодушными манерами, что делало ее большой любимицей в городе. Ей было всего девятнадцать.

Самому Гэвину было двадцать два года, это был хрупкий юноша с тонкими, нервными чертами лица. Его отец Эдгар Биррелл, родом из Далбейта, что примерно в двадцати милях от Ливенфорда, провел бо́льшую часть своей жизни в Аргентине, где сколотил значительное состояние на скотоводстве.

Два года назад Эдгар Биррелл вернулся с сыном в родную Шотландию – его жена умерла – и снял один из больших домов в Ноксхилле. Удалившись от насущных дел и мирских забот, он увлекся общественной жизнью города, чем снискал уважение своих соседей.

Вскоре он стал членом городского совета и председателем комитета больницы. Он был старостой (пресвитером) приходской церкви. Его имя возглавляло подписные листы на проведении популярных благотворительных мероприятий. Повсеместно было признано, что Эдгар Биррелл – личность достойная и полезная для Ливенфорда.

Был он невысоким и узкоплечим, с гривой седых волос, темными бровями, желтоватой, слегка морщинистой кожей и маленькими, глубоко посаженными глазами, в робком взгляде которых читалось, что перед вами честный человек. Трогательно было наблюдать за тем, как по воскресеньям он солирует, стоя с запрокинутой головой среди певчих, – его пронзительный голос возвышался над всеми остальными голосами.

И все же, хотя Хислоп не знал ничего, что могло бы дискредитировать этого человека, при взгляде на него у доктора возникало такое чувство, будто в сердце Эдгара Биррелла таится какой-то страх. Что-то скрытное в блеске глубоко посаженных глаз, промельк отрешенного, рассеянного жеста, поволока печали в этом пронзительном голосе вызывали у Хислопа какое-то душевное смятение и неловкость. Несмотря на свое богатство, замечательную репутацию, Эдгар Биррелл вызывал в молодом докторе странную, невольную жалость.

Но тут прозвенел звонок, и через минуту вошла Джанет, чтобы доложить о мистере Гэвине Биррелле и его молодой леди. Хислоп вошел в приемную и при виде двух молодых людей просиял.

– Очень мило с вашей стороны, – заявил он, – снизойти до старого холостяка, у которого на плечах все заботы о Ливенфорде.

Биррелл по-мальчишески хмыкнул:

– На самом деле мы пришли, чтобы добавить вам забот. – Он помолчал, искоса глядя на свою невесту. – Это все из-за Люси. Она силой притащила меня сюда.

– Гэвин, ты не очень-то корректен по отношению к доктору Хислопу, – рассмеялась Люси.

Доктор покачал головой в притворном расстройстве:

– Чего можно ожидать от человека, который собирается жениться в следующем месяце? Он живет в полной отключке.

За этим невинным замечанием последовало странное молчание, затем Гэвин сказал: