Я, как подобает, испустила крик смятенной стыдливости, и с силой захлопнула дверь… Но очутившись за дверью, я сказала себе: «он наверное меня позовет… и что тогда?.. Ей Богу!». Я подождала несколько минут… Ни звука… кроме капанья струи, шлепавшей от времени до времени в таз… «он раздумывает… не решается… но он меня позовет». Напрасно… Вскоре опять заструилась вода… Потом я услышала, как барин вытирался, пыхтел, фыркал… шлепал туфлями по паркету… Потом задвигались стулья, захлопали дверцы шкафа… Наконец, барин запел:
— Нет! он просто слишком глуп!.. — пробормотала я про себя разозленная и раздосадованная…
И удалилась к себе, твердо решив никогда больше не манить его счастьем, которое хотела подарить ему из жалости…
После завтрака барин, очень озабоченный, все время вертелся около меня и догнал меня на заднем дворе, когда я относила в навозную кучу кошачьи отбросы… Чтобы вывести его из смущения, я извинилась за происшедшее утром:
— Это ничего… — пролепетал он… — это ничего… наоборот…
Он хотел меня удержать, бормоча что-то непонятное… но я его осадила… в середине фразы, над которой он пыхтел… и сказала резким тоном:
— Прошу у барина извинения… Мне некогда говорить с барином… барыня дожидаются…
— Ей Богу, Селестина, послушайте меня хоть секунду…
— Нет, сударь…
Когда я повернула по аллее, ведущей к дому, я увидала барина… Он стоял, не трогаясь с места… опустив голову, еле держась на ногах, и не сводил глаз с навозной кучи, почесывая в затылке.
После обеда в салоне барин и барыня сцепились.
Барыня говорила:
— Говорю тебе, что ты бегаешь за этой девкой…
Барин отвечал:
— Я?.. Скажите пожалуйста!.. Придет же в голову!.. Послушай, милочка… какая-то потаскушка, девка, у которой может дурные болезни… Ах.!. Это уж слишком!..
Барыня продолжала:.
— Если бы я не знала твоего поведения… твоих вкусов…
— Позволь… Позволь!..
— А все эти грязнухи… все девки, которых ты облапываешь на деревне!
Паркет заскрипел под шагами барина, который бегал по салону в лихорадочном возбуждении.
— Я?.. Ах! Скажите на милость!.. Вот представление!.. Откуда это у тебя берется, милочка?..
Барыня настаивала:
— А маленькая Жезюро?.. пятнадцати лет, несчастная, за которую мне пришлось заплатить пятьсот франков!.. Не будь этого, ты теперь, вероятно, сидел бы в тюрьме, как твой преступный отец…
Барин перестал ходить… Он плюхнулся на кресло, умолк…
Разговор окончился словами барыни.
— Затем мне все равно! Я не ревнива… ты можешь куролесить с этой Селестиной, сколько тебе угодно… я только не желаю одного, чтоб мне это стоило денег…
Ну погодите!.. Заберу я вас обоих в лапы.
Не знаю, верно ли утверждение барыни, что барин облапливает девок на деревне… Если бы это и было так, то он был бы в праве разрешать себе это удовольствие… Он здоровый мужчина, ест много… Ему это необходимо… А от барыни… поди-ка дождись… По крайней мере, с тех пор, как я здесь, могу сказать с уверенностью… Это тем более странно, что у них одна постель… но сметливая и наблюдательная горничная всегда великолепно знает, что происходит у господ… Ей даже нет надобности подслушивать у дверей… Уборная, спальня, белье и множество других вещей могут ей сообщить достаточно… Непостижимо, что люди, проповедующие другим мораль и требующие от прислуги воздержания, нисколько не стараются скрыть следы своих любовных похождений… Есть даже такие, которые, наоборот, из хвастовства или какой-то инстинктивной испорченности, намеренно выставляют их на показ. Сама я не дура, и люблю посмеяться, как все люди… Но ей Богу!.. я видела супружества… и очень уважаемые… которые переступали все границы человеческой стыдливости…
Давно, еще в начале моей службы, мне казалось очень смешным увидать моих хозяев на другой день… Меня это волновало… за завтраком я не могла удержаться от того, чтобы не смотреть на их глаза, губы, руки, так пристально, что барин и барыня говорили мне:
— Что с вами? разве так смотрят на своих хозяев?.. Занимайтесь лучше своим делом…
Да, при виде их, во мне пробуждались мысли, представления… как бы это сказать?.. желания, преследовавшие меня весь день, и не будучи в состоянию их удовлетворить, я до одури предавалась мрачному опьянению собственных ласк…
Теперь жизнь научила меня другому поведению, более соответствующему действительности… И я только пожимаю плечами, при виде этих лиц, с которых ни пудра, ни туалетная вода, ни притирания не могут стереть следы ночных ран… Меня только смешат на другой день эти «порядочные» люди со своими добродетельными манерами, благородным видом, презрением к «грешницам» и наставлениями, касательно поведения и нравственности: