Дневник горничной

— Как ты надоедаешь своими словечками и злоязычием… Увидишь, что мы никогда из-за этого не будем иметь приличных знакомств.

И прибавила:

— Если хочешь действительно быть светским человеком, прежде всего сделайся дураком или молчи…

Составляли, изменяли и вновь составляли список приглашенных, который, наконец, после старательных усилий, был закончен в следующем виде:

Графиня Фергюс, разведенка, и ее друг, экономист и депутат, Жозеф Бригар.

Баронесса Анри Гогштейн, разведенка, и ее друг, поэт Тео Крамп…

Баронесса Отто Бутунинген и ее друг, виконт Лайрэ, клубмэн, спортсмэн, игрок и шулер.

Г-жа де-Рамбюр, разведенка, и ее подруга, г-жа Тьерселе, находящаяся в данный момент в процессе развода…

Сэр Гарри Кемберлэй, музыкант-символист, рьяный педераст, и его юный друг, Люсьен Сарторис, женственный красавец, нежный, как шведская перчатка, тонкий, белокурый, как сигара…

Два академика, Жозеф Дюпон де-ла-Бри, похабный нумизмат, и Изидор Дюран де-ла-Марн, — мемориалист в интимном кругу и синолог в Академии…

Портретист Жак Риго.

Романист-психолог Морис Фернанкур.

Светский хроникер — Поль д’Эссуа.

Приглашения были разосланы, и вследствие своей убедительности, приняты…

Одна графиня Фергюс поколебалась:

— Шариго? — сказала она. — Разве, это действительно приличный дом? Он, кажется, во время оно, перепробовал на Монмартре все профессии? Ведь это о нем говорят, что он продавал неприличные фотографии, для которых еще и сам позировал?.. А на ее счет тоже существуют неприятные сплетни… До замужества, у нее были довольно вульгарные похождения… Говорят, она тоже служила моделью… позировали вместе… Какая мерзость! Женщина, показывающаяся совершенно голой мужчинам… которые даже не ее любовники?..

В конце концов, она приняла приглашение после того, как ее уверили, что г-жа Шариго позировала только для головы, а г-н Шариго очень мстителен и способен осрамить ее в своих книгах, и что на обеде будет Кемберлэй…

— О! если Кемберлэй обещал приехать… Кемберлэй — джентльмен до мозга костей, само изящество, очаровательный, в высшей степени очаровательный!

Шариго уведомили об этих колебаниях и сомнениях… Они не обиделись, и только поздравили самих себя за то, что сумели уломать одних и убедить других. Теперь нужно только держать ухо востро, и, как говорила г-жа Шариго, вести себя, подобно настоящим светским людям… Этот обед, так чудесно приготовленный и скомбинированный, так искусно устроенный, действительно, являлся пробным камнем новой фазы их светской карьеры, удовлетворением их светского тщеславия… И потому он должен быть сногсшибательным…

За неделю все в доме уже шло вверх дном. Нужно было переставить все в комнатах на новый лад, и так, чтобы ничто не «хромало». Заранее делались опыты с освещением и убранством стола, чтобы не случилось затруднений в последнюю минуту. По этому случаю супруги Шариго переругались, как извозчики, потому что их понятия эстетики расходились по всем пунктам… Она склонялась к сентиментальному убранству, он требовал «артистической простоты»…

— Это идиотство… — кричал Шариго… — Они подумают, что попали к кокотке… Ах! уж и будут они издеваться на наш счет!

— Советую тебе еще поговорить, — возражала г-жа Шариго, дошедшая до нервного пароксизма. — В тебе все еще сидит прежний завсегдатай пивной… И наконец с меня довольно, по горло довольно…

— Ну, так что ж… разведемся, мой зверек, разведемся…. По крайней мере мы таким образом пополним серию и не составим исключения среди наших гостей.

Хватились, что недостает серебра, приборов, хрусталя… Пришлось взять это напрокат, и также еще стульев, потому что их оказалось только пятнадцать; к тому же разрозненные… Наконец, меню заказано у одного из лучших рестораторов…

— Надо, чтобы все было страшно шикарно, — приказывала г-жа Шариго, — и чтобы ничего нельзя было узнать из того, что будут подавать. Ломтики креветок, котлеты из гусиной печенки, дичь в виде окороков, окорока в виде пирогов, трюфли в виде моха, пюрэ веточками… вишни в форме квадрата и персики в форме спирали… Словом, все, что есть самого шикарного…

— Будьте покойны, — уверял ресторатор… — Я умею так замаскировать блюда, что, держу пари, никто не узнает, что ест… Это моя специальность…

Наконец, великий день настал.

Барин поднялся рано, нервный, беспокойный, взволнованный. Барыня, не спавшая всю ночь, утомленная беготней накануне и всевозможными приготовлениями, не могла усидеть на месте. Пять или шесть раз она с озабоченным лицом, запыхавшись от волнения и уставшая до того, что по ее словам, не чувствовала под собою ног, совершала последний осмотр, бесцельно переставляла мебель и безделушки, ходила из одной комнаты в другую, сама не зная зачем, производя впечатление помешанной. Боялась, что повара не придут, цветочник обманет, гости не разместятся за столом, согласно строжайшему этикету… Барин ходил за ней всюду по пятам, в одних шелковых розовых кальсонах, одобряя одно, осуждая другое.