Дневник горнорабочего

— А чё ты ждешь–то? Ложись на шнек — уже вечером будешь с Богом разговаривать.

Витя вмиг переменился:

— Не искушай! — грозно одернул он дурака.

Недавно наш катафалк сломался, к стволу нас везли в телеге трактора Т-150. Ветер свищет, холодно. Смотрю на коллег: сжались, закутались, в одинаковых черных робах, с отчаянием в глазах. Ну чем не зеки?

По выезду подали свежевыкрашенный автобус с новыми деревянными скамейками. Теперь ездим с комфортом и потихоньку ломаем его.

19 декабря

Торчу одиноким пугалом на своем пересыпе. Ленту отрегулировал, сыпать перестало, и делать теперь нечего. Спать не дают снующие мимо людишки. Каждый раз, завидев вдалеке свет, я вскакиваю и хватаюсь за лопату. А это оказывается какой–нибудь ГРОЗ или слесарь.

Зам. нач. участка Верховский напоминает мне моего командира роты. Так же грозен и суров, и говорит сплошными каламбурами и прибаутками.

— Куда подевали лопаты? Я лично выдал 10 новых лопат! Вчера пролез по лаве, нашел три — возраста Надежды Константиновны Крупской!

— Что ты шипишь как змей траншейный?!

— Если начальник сладкий, его быстро слижут.

Мужики называют его «бюро по трудоустройству». Как только он появляется в лаве, тут же находит всем работу. Попробуй тут усни.

25 декабря

Сегодня мне повезло. У комбайнера погасла лампа, он взял мою. Я получил законное право бездельничать. И, как назло, не спалось. Лежал в темноте, на слух контролировал работу пересыпа и думал. Друзья мои сейчас в белых рубашках, в чистых офисах. А я во мраке с перепачканной рожей. Вот уж действительно: неученье — тьма.

26 декабря

После наряда пришел в грязную баню и обнаружил на своем крючке одинокую каску. Спиздили все: фуфайку, сапоги, штаны. Даже исподнее с портянками.

Такая досада взяла. В чем, **ядь, на работу ходить?!

Коллеги вскладчину помогли одеться. Один дал куртку, другой штаны. Только сапог ни у кого не нашлось. Пришлось мне снять (спиздить) их с чьего–то крючка. Завтра придет человек на работу — сапог нет. Поматерится и тоже возьмет чужие. Так и идет эта цепочка краж бесконечно.

Всю смену пребывал в удрученном настроении. Жалко фуфайку, она была как шинель у солдата — на ней спал, ей же укрывался, ее под голову ложил. Под конец опять повезло. Выехали раньше — выдавали сломанную звездочку от конвейера. Встречные шахтеры шутили:

— Звезду дали?

Так что везение и невезение — это случайное стечение обстоятельств. В данный момент обстоятельства сложились так, позже (опять же случайно) сложатся по другому, в твою пользу.

2001 год

8 января

День повышенной добычи. Участок за сутки дал 500 т. угля, за что получил 200 грн. гонорара. Наше звено пропивало свои 40 грн (200: 4 = 40? Неужели?) сразу по выезду, я тоже участвовал. Слушал шахтные истории и поучения захмелевших стариков. Вот, кстати, одна из них.

Звено поссорилось со своим горным мастером. Это были рабочие ШСУ (шахтостроительного управления) — полные оторвы. В те времена в ШСУ шли только отщепенцы, успевшие сделать несколько кругов по всем шахтам города и никуда больше не принимавшиеся. Они загнали горняка под перевернутый вагон, а выпустили только на следующий день, покладистого и слегка поседевшего.

12 января

Иногда я ненавижу свою работу, изредка горжусь ей, в основном же бываю к ней равнодушен. Но есть в ней два момента, которые нравятся всегда, это тормозок и баня. Тормозок — это как аванс, утешение за предстоящую долгую смену. А награда за труды — баня.

Нужно обязательно рассказать о бане.

В чистой — ряды вешалок и лавки. Мы раздеваемся и голожопые, с тормозками и сигаретами в руках идем в грязную. Тут же за столом сидят банщицы — женщины пенсионного возраста. На нас не смотрят. За время работы они перевидали столько хуёв, что их трудно чем–либо удивить. Единственный, кто вызывает их интерес — это наш Саня М-чук, за свои выдающиеся параметры прозванный «трехногим». На него, как на экспонат кунсткамеры, приходят посмотреть банщицы из соседних женской и ИТР-овской бань. А посмотреть есть на что, уж поверьте.

Далее — грязная баня с подвешенными на крючках робами. Как–то на шахту устроилась группа молдаван–гостарбайтеров. Пришли они первый раз в грязную баню, увидели робы — несколько сотен черных вонючих шахтерок.

— А чья это одежда?

— А это тех, кого в шахте убило, — ответил какой–то шутник.

Молдаван как ветром сдуло.

Здесь сухо и тепло, а к удушливому смраду быстро привыкаешь (правда, и отвыкаешь тоже быстро. Когда я возвращаюсь с сессии, в нос шибает с новой силой). Здесь можно поспать с похмелья или прямо голым выпить бутылек, если на улице непогода. Здесь по выезду мы из шахтеров превращаемся в обычных людей.

4 февраля

Сессия закончилась, первый рабочий день. За две недели ничего не изменилось — шланги рвутся, цепь выскакивает, мазута не качает. Приди я через год, будет то же самое. Время в этой шахте измеряется не месяцами и годами, а лавами и жизнями. Рассказывая о давних событиях, старики говорят: это было в такой–то лаве. Или: это было, когда убило такого–то.

Узнав о моем студенчестве, коллеги шутят: