Дневник Л. (1947–1952)

А пока мне кажется, что я похожа на один из тех цветочных букетов, наполненных жизнью, которые приносит служанка. Она ставит их в вазы тридцатых годов, разглаживает им листья, распрямляет стебли. Я тоже красива, пока меня поливают. Не знаю почему, но при взгляде на все это старинное и морщинистое богатство до меня доходит, что я нужна Клэру В этом моя сила. И моя слабость. В один прекрасный день другая девочка сгодится лучше, когда я стану увядать, а для таких мужчин, как Клэр и Гум, этот момент наступит скоро. Мне почти пятнадцать лет. Возраст, когда появляются прыщи, тело становится толще, меняется. Возраст, когда одеваются как попало и гуляют с одноклассниками, крича и хохоча в ответ на идиотские шутки. Возраст, когда заводят милого и застенчивого возлюбленного, носящего кепку с надписью Dodgers и отлично играющего в бейсбол.

Я знаю, что всего этого у меня не будет. Я нахожусь на удобной, великолепной, но вражеской территории. Мне придется драться в одиночку. И, может, умереть одной на поле боя. Я готова к этому.

Не переживай, присядь в этом величественном зале. Ты добьешься того, чего хочешь. Ты так устроена. Да, кстати, а сколько у Синей Бороды было жен?

* * *

Не абы какой ресторан, а такой, где все пялятся друг на друга. Он похож на театр с подсвечниками и тяжелыми занавесками из пурпурного бархата. Мы поднялись на эту сцену в приглушенном свете вестибюля, припудренные и в костюмах. Клэр был в пиджаке кремового оттенка с бабочкой цвета слоновой кости и с золотыми пуговицами на манжетах, на которых выгравированы его инициалы. Я же была в вечернем платье из черного вышитого египетского хлопка с высоким воротом, подбитым каракулем. Это мое первое вечернее платье. Оно такое узкое, что мне приходится семенить ножками, обутыми в лодочки на высоких каблуках. Мы сидели за оставленным для Клэра столиком. На белой скатерти – серебряные приборы и невесть сколько бокалов, заполняющих пространство между нами и берущих в плен своего отражения огни свечей. Всё вокруг танцует, атмосфера тихая успокаивающая.

Клэр ведет себя деликатно и предупредительно. Он читает вслух меню, советует мне и комментирует между делом: «За вон тем столом сидит В., старый идиот с седыми волосами, он директор киностудии, а вокруг – его компаньоны. И их жены. Хотя, нет, просто женщины. Вон та пара – это старая актриса, которая теперь в немилости, и ее мальчишка, он на тридцать лет ее моложе. Она владеет домом, хотя лучше сказать – замком гигантских размеров в Бель-Эйр. У него дыры в крыше не залатаны, а на картинах облупливается покрытие. Она приходит в этот дорогостоящий ресторан, чтобы показать себя, как, впрочем, и все остальные, в надежде напомнить о своем существовании, что, впрочем, ей уже не по карману. Эти походы опустошают кошелек бедняжки. И ведь она была хорошей актрисой, просто пару раз сделала неправильный выбор. А вон там – известный игрок в бейсбол и еще два игрока из той же команды, бабники на охоте, а еще есть…» Клэр посмеивается, рассказывает какие-то истории и сплетни, поинтереснее, чем те, о которых пишут в Photoplay. Ах, вот оно что, я уже давно не читаю эти журналы, но мне все равно весело. Мужчины и женщины подходят к нему поздороваться, когда только приходят, а затем возвращаются попрощаться. В мягком свете, исходящем от свечей, он кажется одухотворенным, изысканным и таким воспитанным. Всякий раз он представляет меня, называя по имени, с теплотой, но без дополнительных комментариев. Он не называет меня ни приемной дочерью, ни племянницей. Я киваю головой в ответ, слишком смущенная, и не осмеливаюсь раскрыть рот.

Во время ужина он то берет в руки бутылку, то тянется к солонке и наконец смотрит на меня. Я хочу сказать, смотрит, как на кого-то важного, на кого-то, кто ему не принадлежит и кого надо обольстить. Он обещает показать мне свой кабинет на киностудии, хоть и работает сейчас у себя. «У нас», – добавляет он с улыбкой, словно ему приятно так говорить. Он говорит о своих сценариях, пересказывает смешные истории со съемочной площадки и глупые замечания продюсеров, которые во что бы то ни стало хотят поставить конец истории с убийством или жестокой сценой в самое начало. Это нужно, чтобы зацепить, детка, – зацепить публику из Арканзаса! Остальное не в счет.

Вино кружит мне голову самую малость, но чувствую я себя хорошо. Даже Гум так со мной не обращался. Ну да, я была еще девчушкой. У меня такое ощущение, будто я сменила статус: прибавила в годах за несколько недель, а сейчас мы находимся в ванне с темной и мягкой водой, в которой я превращаюсь во что-то похожее на женщину, на человеческое существо. В кого-то, кого уважают, слушают и с кем действительно разговаривают.