Дневник Марины Мнишек

Дня 26. Ночлег после очень плохой дороги в яме, в 6 милях. А ямом называют каждое село, в котором меняют подводы. Порядок же такой, что за один час представят несколько сот подвод. Но это из-за необыкновенной жестокости, с которой относятся к мужикам, ибо, когда замешкаются, то их карают: поставят рядом всех мужиков и, зайдя с конца, три человека палками по три раза ударяют каждый своего мужика и стегают их бичом по ногам. А обойдя ряд, снова то же повторяют, до тех пор, пока не будет подвод. В той дороге сопровождающие изображали перед крестьянами, что нас пленили на войне. Но они этому не верили, видя, что мы идем с оружием.

Дня 27. Ночлег также милях в 6, в яме.

Дня 28. В 8 милях встали лагерем у реки Оркши.

Дня 29. В 4 милях встали лагерем под Вологдой. Там советовались мы между собою, особенно по поводу того, что, как нам сказали, вологжане нас в город свой принимать не хотели.

Дня 30. После долгих препирательств с нашими приставами здешний воевода[343] приказал нас все-таки проводить до назначенных дворов. Но мы не хотели идти, требуя, чтобы несколько наших поехали вперед и осмотрели их, и расписали квартиры. Когда они не захотели позволить этого, мы решили настоять на своем и отказались ехать, расположившись лагерем там, где остановились. Только узнав об этом, они позволили сделать, как мы требовали.

Получив разрешение, поехало четверо наших вперед и распределило квартиры на трех дворах, которые располагались поодаль от города, в отдельной слободе. Один двор построен был и обнесен таким высоким забором, что только небо да земля, на которой он стоит, видны были. Возле него два двора, взятые у их хозяев. Итак, въезжали все мы неохотно. На первом дворе прежде наши жили, которых от нас из Ярославля забрали, а перед нашим приездом выслали отсюда в Устюжну Железопольскую. Немало их предалось на царское имя, а именно: князь Воронецкий, Солтан Старший, Добецкий, Домарацкий, портной Папроцкий, которого взяли в столичный город Москву для писания писем, других имен мы не знали. Этих под присмотром приставов там же держали, давая им кормовых денег в день по копейке, то есть по грошу.[344] Из их числа двое к нам убежали, а двух догнали (как передавали) и посадили под стражу.

Положение наше в Вологде было таково: город тот несравнимо меньше и, несомненно, гораздо хуже, чем Ярославль. Крепость расположена отдельно, обороноспособность ее не может сравниться с той, что описана в Космографии.[345] Город окружен стеной, но недостроенной и не пригодной для защиты. Стену эту, как слышно было, строили наши поляки, которых взяли в плен на войне. Было их 400 человек. Но всех их до одного потом убили за то только, что они пару телят съели. Вскоре после этого часть города сгорела, и жители написали жалобу на них царю, утверждая, что это явно их Бог покарал за воровской поступок. Услышав о том, разгневанный царь приказал своим приговором перебить пленников.

Река Вологда невелика, течет под городом. От нее кругом идет овраг, который окружает другую сторону города, воду, текущую в том овраге, называют Золотухой. Поселение расположено в такой низине, что едва заступом, раз или два, ударишь по земле, сразу появляется вода.

Раздел 7 Июль

Дня 1. От самого пристава (помимо других вестников) пришло секретное известие, что город Ярославль взят.[346] А случилось это по той причине, что, когда один из наших сказал в его присутствии, что понимает дело, пристав, поверив ему, стал тщательно расспрашивать и осведомляться у него об отдельных вещах. Некоторые из них он угадал, так как его уже известили его секретари, упомянул также мимоходом о Ярославле, говоря, что “видел я, как ему худо приходится”. И после этого пристав рассказал ему, когда и как взяли город. Однако же мы этому не поверили, хорошо зная об их изощренном коварстве в поступках и речах, а потому не придавали значения этой вести. Гораздо больше беспокоились мы о еде, когда нам ее не давали.

Когда пристав наш напомнил об этом, воевода сказал ему, что “и без „литвы“ здесь хватало забот, привезли нам ересь и разврат”. Мы же передали приставам: “Либо дайте нашу пищу, либо отправьте назад, либо объявите, что собираетесь с нами делать. Ибо мы не собираемся здесь терпеть голод, а лучше умрем в борьбе с неприятелем”.

Дня 2. Они оправдывались, говоря нам, что это “не наша вина, а здешнего воеводы, который не слушается царя, и пищу не дает, и с нами ссорится. Поэтому мы немедленно напишем и доложим государю нашему. И вы напишите свою челобитную и пожалуйтесь на него”.

Дня 3. Отправили мы тогда челобитную в столичный город Москву. С этой челобитной приставы послали тайно на своих лошадях одного стрельца, наказав ему не менять лошадей вплоть до третьего яма. Воевода, узнав обо всем, приказал догнать того гонца, но его не сумели настигнуть.

Дня 4. Заняв деньги у архиепископа,[347] выдали нам положенную пищу и уплатили за задержанную. Также и воевода приступил к переговорам с нами.