Дневник метаморфа

Он снова побежал, но медленно, слишком часто спотыкаясь и переходя на шаг, чтобы выровнять дыхание и унять рези в боку, прячась при каждом шорохе. Порой пил из луж, зачерпывая ладонями, либо просто ртом хлебал грязную воду, ел какой-то мох, чтоб утих голодный желудок. Теперь Алексею сопутствовали только отчаяние и страх, но он спешил, как мог. Добрался до заповедника, в нём — до старого места разработки Еlectri-korp, заросшего и мёртвого, как его колыба, когда у края вырубки показались серебряные чудища, идущие по следу. Тогда только и понял, что всё, здесь конец пути. Но глаза жили отдельной от Шульги жизнью, они словно сами по себе обшарили ржавые вагончики, брошенную мёртвую технику и… наткнулись на вышку Теслы. Металлический столб, покрытый толстым слоем стекла для защиты от коррозии, когда-то поставила янтарная корпорация для передачи электричества сюда, на прииск, находящийся вдали от нулёвки. Сверху на столбе маячил круглый блямдель, плашка наподобие антенны, как шляпка на гвозде. Торопясь и путаясь в шнурках, ежесекундно оглядываясь, он скинул ботинки и мокрые носки. Цепляясь потными и липкими ладонями и ступнями, Алексей полез вверх по гладкому столбу, матерясь и соскальзывая, но откуда-то взялось ещё довольно много сил, достаточно, чтоб вскарабкаться на плашку. Там и залёг. Сам с собой говорил и даже смеялся, вспоминая хаотичные обрывки жизни и размышляя, в каком моменте свернул не туда, вздрагивая от каждого удара. Звери грызли столб, и металл стал поддаваться — гнуться под их укусами.

— Господи, — сказал Шульга, поднимая глаза к равнодушному серому небу, затянутому лёгкими тучами. — Не знаю, слышишь ли ты меня, а если слышишь, то послушаешь ли такого говнюка и урода. Я знаю, что в дерьме по уши, и знаю, что упал в собственную выгребную яму, но не ты ли сказал разбойнику, распятому рядом с тобой за свои преступления — сегодня же будешь со мною в раю?

Он помолчал, перехватил поудобнее руки и чуть отъехал от края плашки.

— Помяни меня, господи, когда придёшь во царствии твоём.

Звук, который раздался затем, вверг Шульгу в состояние, близкое к помешательству. Сперва завибрировал столб с плахой, словно первым уловил волны тончайших диапазонов, неслышимых для человеческого грубого слуха, а затем Шульге прямо в ухо протрубил ангел и он чуть не свалился, так подпрыгнул на пузе. Тело покрылось потом и мурашками, волосы встали дыбом на голове, он оглох, но продолжал слышать рёв трубы ещё долгое, как показалось, время.

Звук был здесь и не здесь, звук шёл издали и кричал вблизи. Была в нём великая радость и готовность встретить завтрашний день, принять новый вызов, гораздо больший, чем вызов личный — труба ревела для всего сущего.

Он весь дрожал, зуб на зуб во рту не попадал у Алексея, а волосы так и остались стоять распушенным шаром вокруг головы, в них потрескивали искры. Столб перестал вибрировать и больше не сотрясался от ударов. Он посмотрел вниз: теперь там шла междоусобная грызня, натуральная гражданская война в рамках одного некогда организма: головастый метаморф сцепился с безголовой своей частью, и теперь эти двое дрались не на шутку: брызгала кровь, во все стороны летели клочья серебряной шерсти и шкуры с плотью.

— Молодцы, ребятки, давайте! — пробормотал Шульга, внимательно вглядываясь в происходящее.

В ушах всё ещё звенело. Может ангел спас его, и сейчас адские звери взаимно истребятся? Но вот клубок распался и враги уставились друг на друга. Изначальный метаморф прорычал отдельной безмозглой плоти единственное слово: пошли! Он звал свою часть за собой, но та лишь зыркала поочередно на него и на Шульгу. Затем метаморф бросился прочь резво, будто пёс, которого позвал хозяин. Вот что это была за труба! Кто бы в неё не дул, это звали монстра. Зов непременно спас бы Шульгу, не порвись метаморф пополам в его ловчей яме. Походу, алчная безмозглая плоть не услышала зова, оттого и дралась с родителем. Оставшись в одиночестве, плоть вернулась к прежнему занятию — шатать и грызть столб, который всё больше кренился.

Шульга стал смеяться. Он хохотал, понемногу сползая с плашки от ударов и толчков монстра, заново цеплялся за край, подтягивался и снова сползал, задыхаясь от смеха. Это было отлично, значит, весело сдохнет! Вдруг смех оборвался, словно кто-то кран перекрыл, а глаза широко распахнулись и уставились в одну точку, и это была не хищная плоть.

— Вот это глюки, я, походу, ебанулся перед смертью, — заметил Шульга.