Дневник. На Поместный Собор. 1917–1918

Из словесных дополнений выяснилось, что Антониев монастырь стал теперь цитаделью для борьбы с большевиками. Здесь около останков помещавшегося раньше здесь ударного батальона, ныне распущенного, собираются так называемые белогвардейцы, защитники Учредительного собрания, вербующиеся преимущественно из учащейся молодежи. Большевики, очевидно, нападут на них и произойдет бойня, а вместе с тем подвергается опасности монастырь с его святынями. Нужно как-нибудь предотвратить ее. Я сейчас же решил поехать и к большевикам — в бывшее Дворянское собрание, и к белогвардейцам — в монастырь. В три часа мы и поехали с Преосвященным Алексием в большевистский стан. У подъезда стояли три сторожевых автомобиля с пулеметами, из них один броневик. Здесь же толпилось много так называемых солдат, большею частью в папахах, вооруженных, с лицами слишком «воинственными». По докладе о нас, нас спустя несколько минут попросили «пожаловать». Передняя бывшего раньше Дворянского собрания, чистая и нарядная, теперь представляла из себя конюшню, где в разных местах, в многообразных позах и положениях обретались «товарищи», которых приход наш не смутил и не вызвал, хотя бы к некоторому приличию, какое обычно воздается высшим лицам духовного сана, тем более что я был в белом клобуке. Но слава Богу, что я не встретил со стороны их никакого неприличия. Ввели нас в маленькую комнату, где за столом, как оказалось, сидел с виду мальчик, лет восемнадцати-двадцати, сам Председатель Совета солдатских и рабочих депутатов, член Учредительного собрания Валентинов (он же Абрамсон)*. Тип — еврейский, лицо без растительности, нос острый — птичий, губы сжатые, глаза с нервным блеском. Поздоровавшись за руку, мы сели, и началась беседа. Я объяснил цель своего прихода к нему, чтобы как-нибудь предотвратить возможное пролитие крови и разрушение монастыря, представляющего для нас святыню; что с такою просьбою я обращаюсь как Архипастырь своей паствы к нему, так как теперь он является представителем власти. Причем-де я не вхожу здесь в партийные соображения, политические. Он мягко ответил, что за этим нужно обращаться не к ним, а к той «шайке», которая засела в монастыре; что попытка их бороться с ними по меньшей мере смехотворна, так как они совершенно несостоятельны. Теперь власть в их руках, и они обязаны отстоять ее от всяких покушений на нее; что даже если предположить невозможное, что они будут побеждены, то на другой же день они будут отомщены подкреплением из Петрограда, и все равно те будут сметены. Около получаса мы беседовали с этим вершителем современной власти в Новгороде. И подумал я: до чего мы, русские, бедные, несчастные, что всегда нами верховодит кто-нибудь из иностранцев или же из «наших»… Отсюда мы поехали в другой враждебный стан — в Антониев монастырь. У врат монастырских — военный караул в полном вооружении. После некоторого опроса нас впустили. Во дворе висят телефонные проволоки, телеги амуниционные, двуколки; ходят безусые военные в папахах, вооруженные, — видно, учащиеся. Приложившись к мощам Преподобного, я пригласил в квартиру ректора главарей отряда, а затем братию. Квартира ректора наполовину занята под помещение для общежития семинаристов и под класс.

Главари отряда вскоре явились: это — капитан Альбицкий и товарищ Вальпе. Альбицкий — в шведской куртке, с выбритым лицом — производит впечатление атамана, хотя и не первого сорта. Видно, человек, много испытавший, бесстрашный, был авиатором, падал с аэроплана, контужен.