Пришел наконец черед Новгороду явить свое революционное лицо: в воскресенье, 7-го, около девяти вечера послышалась и у нас пулеметная трескотня. То стреляли красногвардейцы — большевики, засевшие в своего рода «Смольном», в занятом ими Дворянском собрании, не допуская демонстрирующей толпы, с целью выражения протеста против произведенных накануне большевиками арестов членов Управы. Говорят, что около сорока пострадавших, из коих убитых человек пятнадцать. Эти выступления связаны с Учредительным собранием, которое должно было открыться 5-го января. По слухам, так как теперь забастовка, и газеты не выходят, Учредительное собрание было открыто, но затем разогнано большевиками*, много убитых депутатов, в числе их Шингарев и Кокошкин*, бои идут на улицах с массою убитых, объявлен конвент. Словом, масса слухов, один другого тревожнее. Отголосками всего этого и являются происходящие у нас события. Большевики после разгона суда стали разгонять и другие учреждения, а 4-го арестовали и Думу. За арестованных вступилось общество, последствием — расстрел. Теперь, говорят, в городе формируются белогвардейцы — из ударников, чиновников Снобеева и других учреждений, учащейся молодежи и других охотников. Штаб их в Антониевом монастыре. Здесь где-то предполагается бой. Господи! Неужели в миниатюре повторится московская история с засевшими в Кремле юнкерами и с бомбардировкою Кремля, и с последствиями этого? На душе так мрачно и тяжело, что и высказать нельзя. Теперь в городе всеобщая забастовка: почта, телеграф, водопровод, консистория и все вообще учреждения бастуют. В городе голод. Уже начинают происходить бунты на этой почве. Ожидаю смерти, как последствия народного бунта. Толпа не разбирает тогда ни правого, ни виновного. Архиерейский многооконный дом привлекает внимание всех и под влиянием большевизма озлобляет. А к этому присоединяется мое ужасное опасение за судьбу Святой Софии и исторических памятников, которые могут быть истреблены или пожаром от многомиллионного аптечного склада, или прямо разграблены и разрушены. Я уже потерял всякую надежду выселить склад из двора архиерейского, а между тем опасность все больше и больше увеличивается. Открывается, что тут есть и спирт, и денатурат, и солдаты крадут ночью, при огне, конечно. Я всюду обращался — все бесплодно. Сочувствие есть на словах, но на деле никакого. Я даже через преосвященного Алексия обращался за содействием к большевикам. Начальник их милиции Лихачев очень любезно принял преосвященного и обещал на другой день принять меры; а между тем вечером того же дня началась междоусобица, и, конечно, ему не до наших святынь. Сегодня, 8-го вечером, в семь часов я созвал Совет Церковно-археологического общества и познакомил его с моими бесплодными попытками к выдворению склада. Так как мною исчерпаны всевозможные средства, то, чтобы избежать укора современников и потомства в нерадении об охране святынь, я решил обратиться с протестом в Думу и напечатать его. Больше ничего не могу сделать против грубой силы, насилия, варварства, невежества. Я увидел, что враги так не поступили бы, как свои. В сентябре был вопрос об эвакуации святынь и охране их от немцев. Теперь мы воочию видели, что опасность гораздо большая от своих, для которых ничего нет святого. Да! Мы — банда! Мы не можем устроить своей жизни. Варяги! Придите и владейте нами, как тысячу лет, так и теперь. Крах русской культуры. Протест следующий (Привести)[196].
Вторник. 9-е января.
Сегодня, в два часа явилась ко мне депутация от Антониева монастыря и помещающейся в нем Семинарии с следующим письменным ходатайством[197]. За подписью всей братии монастыря и педагогического персонала Семинарии, подкрепленным словесно: «На улицах и площадях Великого Новгорода началась междоусобная брань. Гражданская война уже переходит на территорию обители преподобного Антония Римлянина и Духовной семинарии. Опасность угрожает имуществу монастыря и семинарии, здоровью и жизни насельников их и даже святыням обители, если только дойдет дело, действительно, до кровопролития. Припоминается, как в древние времена слово владык Новгородских способно было успокоить или, по крайней мере, ослабить бурю людских страстей. Мы, насельники обители и Семинарии, обращаемся к Архипастырю нашему с усердною просьбою употребить всю силу своего влияния на предотвращение братоубийственной бойни. 9-го января 1918 года».