Дневник натурщицы

Переезд завершился быстро и удачно. Франц нанял старого слугу для мастерской, который ему оказывает всевозможные услуги и помогает ему при постройке аэростата. Он взял с него обещание ни под каким видом, не пускать кого бы то ни было в мастерскую, где должно было быть создано изобретение. Два дня спустя после нашего переезда прибыла повозка, наполненная удилищами, как я их назвала-это был, как он мне объяснил, бамбуковый тростник. Он предназначался для остова крыльев. Франц торопится так, как будто ему осталось недолго жить, но при этом он свеж, крепок и блаженно счастлив. Он не взглянет на меня без того, чтобы не сказать какого-нибудь ласкового слова. Но и теперь я должна решительно все делать за него: писать письма, копировать (и этому мне пришлось научиться) и отделываться от визитов (с этим я справлялась с таким спокойствием и уверенностью, что часто сама удивлялась) и т. д. Своими работами Франц занять не более 4–5 часов, но работает он с такой сосредоточенностью, что не произносит ни слова; кое-что за него делает один из его младших коллег, но, конечно, только второстепенные вещи. К фигуре он не должен притрагиваться, потому что в его присутствии я не должна позировать. Он в точности не знает, в чем состоять мои обязанности, но в виду того, что он очень нуждается – это его нисколько не интересует и он радуется, когда я ему каждую субботу по вечерам выплачиваю его «гонорар». Франц очень хорошо относится к нему. С 3 часов мы работаем над постройкой аэростата и воздушных замков. В остове аппарата проявляется удивительное откровение; в конце концов, он действительно откроет тайну воздухоплавания. По вечерам мы едим свой незатейливый ужин, который я уже давно покупаю для нас обоих. С тех пор, как я об этом забочусь, он тратит значительно меньше, чем тогда, когда обо всем заботилась его квартирная хозяйка. Она при этом кормила себя и своих присных. В хорошую погоду мы катаемся на нашем ботике до глубокой ночи; это полуспортивная лодка с подвижными сидениями. Франц гребет, я управляю, и самое приятное состоит в том, что мы можем смотреть друг на друга и болтать, о чем вздумается; на воде по вечерам так тихо, так романтично, всякое иное движение затихает, только изредка мимо нас пройдёт со своей кладью, какой-нибудь маленький буксирный пароход. Домой я могу вернуться, когда захочу. Мать навела справки, в чьих руках я нахожусь. Она так уважает меня и так нежна, как никогда раньше.

15 июня

Аэростат почти готов. Франц хочет немного передохнуть, чтобы затем взяться за дело с новыми силами. В последнее время у него явились еще некоторые заботы. Он взял двух молодых людей, чтобы те для бронзовой фабрики делали копии его больших работ в малом масштабе. Сейчас они загружены дней на восемь и пока не нуждаются в дальнейших инструкциях. Мы воспользовались этими днями, чтобы совершить чудную маленькую прогулку по воде. Наш переезд по шлюзам через Берлин быль праздником для мальчишек. Везде они плевались и старались в нас попасть. Мне было ужасно стыдно за моих земляков. Франц был готов стрелять в них из своего револьвера, который он захватил с собой против «пиратов на Шире». Время от времени, если это только было возможно, нас брал на буксир какой-нибудь парусник. Франца все знали, и он сказал мне, что прежде он был страстным спортсменом. Но идея воздушного корабля, по его словам, вытеснила все. Как это божественно, когда можно пить утром кофе на улице, перед харчевней в какой-нибудь заброшенной деревушке. В большинстве случаев, отель находится около церкви, здесь же целое царство уток, мимо проезжают телеги, недалеко находится и школа, так как издали доносится детское пение хорала; перед домом растут шаровидно обрезанные липы, на большой площади большие, вековые деревья, гогочут утки, поют птички, жужжат пчелы, а Франц и я, мы сидим посреди всей этой роскоши с ароматным кофе, хлебом, маслом, ветчиной и медом на столе, с перспективой провести божественный день на тихой воде быстро и беззаботно несущейся в шумный Берлин, который она нам живо напоминает. Франц правильно делает, когда в своей веселой манере, так просто мне все разъясняет, что я только радуюсь. Он говорит: «Разве я не прав, когда ругаюсь и браню все то, что люди называют своей культурой? Полные высокомерия из-за того, чего они добились, они обрушиваются на нас и не видят, что они всю жизнь обманывают самих себя.