Дневник натурщицы

Мы пошли в ресторан на Лейпцигер штрассе, нашли себе место; но, как описать мой ужас, когда я увидала, что как раз над нашим столом висит большая картина «Счастье», на которой я изображена красивой богиней счастья, не стеснённой никакими одеждами и витающей по воздуху, с индейками, свиньями и прочей живностью! Я совершенно забыла об этой картине. Но никто не заметил моего испуга, потому что все были заняты раскладыванием и развешиванием своих вещей, пальто и пакетов. Мы пообедали, поговорили о всевозможных вещах; я говорила с обычной осторожностью, чтобы не выдать себя, в чем я приобрела большую опытность. Лишь, когда мы, после двух с лишним часов поднялись и принялись одеваться, то профессор, еще более повеселевший от выпитой бутылки вина, сказал: «Посмотрите-ка наверх, эта особа немного похожа на вас, вы всегда должны быть такой-же веселой!». Он громко рассмеялся, и мы расстались на уже потемневшей улице.

Я пошла по направлению к Шпиттельмаркту; у всех попадавшихся мне навстречу людей было на лице отражение вечернего заката, как будто они все были окрашены в один цвет; это было похоже на картину; они, как волны во время плаванья, шли навстречу и, производя одно и тоже впечатление, но вместе с тем, как будто менялись; а поверх всего сиял зеленоватый отблеск ауэровских горелок; все вместе имело какой– то фантастический вид. Так двигались эти люди; их было так много, что едва можно было заметить хоть одно лицо и как здесь, так происходит и в тысячах других мест; что значит тогда гибель или спасение одного какого-нибудь человеческого существа? Конечно, ничего! Он будет забыт; вед он принадлежит к миллионам ему подобных, от которых его невозможно и отличить. Я не пошла к богатому доктору. Умно ли я поступила?

15 января 1900 г.

Моя жизнь идет очень монотонно. Я ежедневно позирую, зарабатываю много денег и каждую субботу вношу, в сберегательную кассу кучу марок туда же я отдала свое кольцо. Всегда одно и тоже, то я стою на правой ноге, то на левой, то облокотившись на что-то, то нет, часто я механически иду на подиум, и тело мое само принимает нужную позу. Кто хотя бы раз попробовал бы в течение целого часа стоять неподвижно, понял бы какая это мука.

В некоторых особенно сложных позах даже для фотографии и то замереть невозможно. Я, собственно, никогда не соглашалась фотографироваться обнаженной, и не разрешаю этого делать и теперь. Но, если я кому-нибудь это и позволю, то лишь с условием, что на снимке не будет видно моего лица. Это очень предусмотрительно с моей стороны, ведь потом, чего доброго, произойдет еще какой-нибудь скандал. Я часто видела у художников фотографии других натурщиц и должна сказать, что я беру за сеансы еще слишком мало денег. Многие соглашаются сниматься вместе с мужчинами – натурщиками. Один скульптор, который недавно, подобно многим другим, которых я знаю, хотел изобразить «Двух людей» – две обнаженные фигуры, которые оглядывались, как бы желая узнать, что там происходит у них спиной. Этот скульптор настойчиво просил меня сняться вместе с одним мужчиной-натурщиком. Я ему заявила, что никогда этого не делала и делать не собираюсь. Ему видите ли очень хотелось узнать, как наилучшим образом расположить на картине тела «Двух людей» (на эскизах это часто выходит очень красиво, а на больших картинах, – нет) и ему пришла в голову гениальная мысль сфотографироваться вместе со мной самому; конечно, он был одет, правда без сюртука. Так как он был женат, для него было так же важно, как и для меня, чтобы карточка не попала в чужие руки, поэтому я согласилась. Но приготовления к этому действу были ужасно смешны. Во-первых, он должен был сходить в магазин, чтобы там купить резиновую трубку длиной в несколько метров, которую он прикрепил к фотоаппарату. На другом конце резиновой трубки, была резиновая груша. Длинная резиновая трубка лежала рядом с нами так, чтобы, наступив на резиновую грушу, можно было разрядить затвор аппарата. Затем, он залез под черное покрывало, чтобы посмотреть, достаточно ли резко изображение; затем, он сел возле меня; мы оба напряженно смотрели в одну и ту же сторону, потом он не мог найти ногой резиновую грушу, которая откатилась. Прошло, вероятно, полтора часа, прежде чем все получилось. Когда он показал мне снимок, я нашла карточку такой неприличной, что заставила его вырезать изображение моего лица и выцарапать его на пластинке. Раньше все эти штуки меня смешили, теперь нет. Я думаю, что потеряла всякий интерес к моему ремеслу. Я опять располнела и вынуждена носить корсет, чего я раньше никогда не делала. Теперь художники ругаются, что след от корсетных шнурков исчезают лишь несколько часов спустя. Мать говорит, что мне следует выйти замуж. Но за кого?

30 января