Дневник одержимого Виагрой

«Лучшие в Сан-Франциско» колотят в дверь, или эти мудаки из Управления пожарной охраны со своими болторезами, цепляясь крючьями, залезают по приставной лестнице к этому огромному окну, чтобы найти сексуального урода с трусами, спущенными до колен, в состоянии вязкой постэякуляторной дремоты, едва удерживающего чашечку с зародышевой закваской на животе… подобные сцены не должны влиять на мою слабую психику сейчас. А что произошло с фотографиями стриптизерок на холостяцкой вечеринке? Ах да… вот и мы. Концентрируюсь. Прекрасно. Та, которая в белых сапогах до бедра, выглядит достаточно похожей на мою бывшую подружку, когда та бывала в хорошем настроении, и это вызывает неожиданно быстрое возбуждение. Интересно, что с ней случилось? Как она сейчас? Я точно знаю, что бы я хотел, чтобы она сделала прямо сейчас. Да. Пристегни себе ошейник. Пластиковые чашки… вот момент, для которого тебя тренировали.

Всего лишь секунды остаются до того, что, по моим предположениям, должно представлять собой бурный выброс жидкости, когда я вижу это: лобковый волос. Не мой. Чужой. Ну, боже милостивый! Сознание мое прокручивается назад, к моей бывшей в высоких сапогах до бедра, заставляя их двигаться… запрыгнуть на меня в небывалом еще танце на коленях… но сопротивление бесполезно.

Просто нельзя отрицать грязного и ужасного наличия лобкового волоса какого-то придурка здесь, на раковине умывальника, в обстановке, которая должна была быть гиперстерильной. Мне кажется, что он будто смотрит на меня. Насмехается. «Ну что, выкусил?» — кажется, говорит это волос. Уж лучше живой таракан, чем какой-то засраный, заблудший курчавый волосок. Все настроение, которого я с трудом добился в этой стерильной неприятной обстановке, куда-то делось. Всё. На экране титры.

Но капитуляция — не вариант. Я действительно так считаю. Я не думаю, что в мире существует язык, в котором есть слово, точно определяющее неудачника, который не может быть сексуально заинтересован даже в самом себе. Ну конечно, отказ противоположной стороны — стандартная черта сексуального пейзажа любого нормально ориентированного парня. Но выйти из комнаты для сбора в банке спермы с пустыми руками (так сказать) — просто свидетельство несостоятельности. Разве может быть оправдание этому?

Когда ваша рука засыпает во время онанизма, пора подумать об уходе в монастырь.

К моему крайнему стыду, я совершаю акт, самый близкий по характеру к гомосексуальному из всех, что я совершил. Я фактически наклоняюсь и сдуваю этот чужой волос. Сначала он не поддается, и я дую сильнее. Затем его относит назад от зеркала, и он летит прямо мне в лицо.

Я пытаюсь поймать волосок одной из приемных емкостей, с тем чтобы потом сделать анализ ДНК и определить того члена, который растил и неосмотрительно потерял короткий завиток. Затем я выслежу его и подожгу. Я желаю ему всех болезней сразу. По крайней мере, я хотел бы положить свою интимную кудряшку в какое-нибудь уязвимое и личное место его мира. Например, в зубную щетку. Мать его…

В конце концов волосок исчезает. Но я-то знаю, что он все еще здесь, близко, и смотрит на меня. Возвращаюсь назад к холостяцкой вечеринке, на которой девушка, так приятно похожая на мою бывшую подружку, занимается особым актом эротического перформанса, размазывая вишни, шоколадный крем и ужасающее количество взбитых сливок по туловищу одной из стриптизерок. Мило. Очень мило. Могу поспорить, я знаю, куда она положит эту вишню…

Но прежде чем я успеваю перевернуть страницу, чтобы узнать наверняка, громкий, зычный, басовитый, наполненный тестостероном стон доносится из соседней комнаты. Всего секундой позже раздается другой, менее буйный, но такой же убивающий настрой стон. Этот парень только что наполнил свою чашечку, и весь чертов этаж уже услыхал об этом. У него нет стыда, у этого профессионального мастурбатора, оргазмы которого, очевидно, так сильны, что вызывают бесконтрольные, спонтанно создаваемые арии пика возбуждения.

На самом деле звуки больше напоминают Грегорианские песнопения[175], нежели оперную музыку. Но какая разница? Между волоском и стоном я гораздо ближе к рвоте, нежели к эякуляции.

В отчаянии я возвращаюсь к черному ящичку, над которым я надругался всего лишь несколько мгновений назад. Я нежен и почти извиняюсь перед ним, возвращая его в изначальное вертикальное положение. Не горя желанием снова отправиться в туалет и дав клятву не покидать эту комнату без чашки спущенки, я выбираю единственный, не имеющий воды в своем акустическом спектре звук: Тихий Гром. Это Слишком Тихий Гром. Это Гром Тишины. Я немного прибавляю звук в надежде акустически заблокировать любые возможные стоны или посторонние помехи из мира за пределами комнаты. Возможно, что некоторое время до того, как я выколачивал душу из этого маленького черного ящика, это бы и получилось, но после выражения моего гнева хрупкая, чувствительная техника представляет собой просто хлам. После нажатия кнопки «Тихий Гром», из нее раздаются громкие протяжные пуки с десятипятнадцатисекундными интервалами.