Дневник пани Ганки

– Успокойся, любимая, – сказал Яцек. – Она вовсе не говорила, что у тебя есть любовник. Напрасно ты упрекаешь ее в эдаких неуместных подозрениях. Как ты вообще можешь использовать такие-то досадные слова? Она просто говорит, что дважды видела тебя с каким-то господином, которого описала как весьма симпатичного, джентльмен-лайк, который совершенно не выглядел посредником.

– Не знала, что тетка обладает какими-то специальными знаниями насчет внешнего вида посредников, – пожала я плечами. – Уж я-то на такое не могу повлиять.

– Однако тетя Магдалена утверждает, что позже явился настоящий посредник…

– Твоя тетка – кретинка. В ее голове не способен уместиться тот факт, что в Варшаве может существовать двое посредников по торговле землей.

– Да. Но я поручил продажу нашей земли тому толстяку, Ласкоту.

– Дорогой, ты почти такой же нудный, как твоя тетя. Что, не можешь себе представить, что этот твой Ласкот, или как там его, в свою очередь передоверил дело какому-то Драпачу?

– Драпачу?

– Ах, да все равно, как эти посредники зовутся. Разве что ты всерьез думаешь заставить меня вести геральдические книги варшавских посредников!

Яцек опомнился и проговорил:

– Ты права, любимая. Если я вообще обратил внимание на слова тети, то лишь потому, что ты совсем не говорила мне о своей встрече с кем-то из посредников. К тому же я не понимаю, почему нужно было встречаться с ним в каком-то кафе?..

– Как же, в кафе! Правдоподобно, нечего сказать! Естественно, тетушка Магдалена ходит по кафе. А ты совсем уж выжил из ума, если можешь такому поверить. Я просто выходила из дома за пирожными и встретила этого посредника в подворотне. Он сопровождал меня до кондитерской на углу – и только. А если тебе недостаточно моих объяснений и ты не прекратишь упираться насчет всего этого, то знай одно: еще раз услышав слово «посредник», я упакую свои вещи и уеду в Холдов.

Я была в ярости, просто в ярости!

– И еще одно, – добавила я. – Мне надоела тетка Магдалена. Здесь остаться может лишь одна из нас. И я не хочу, чтобы эта пани находилась в моем доме. Или она съедет, или я. И знай, своего решения я не изменю.

Сказав так, я пошла в свою комнату и демонстративно провернула ключ в замке. Яцек минут пять стоял под дверью, извиняясь и моля, чтобы я не обижалась. Я не промолвила ни словечка. Понятно, что полночи глаз не сомкнула. Утром не поздоровалась с теткой. Она наливала кофе в столовой, а я прошла, словно мимо простой вещи. Я видела, как она испугалась. Уж я научу эту идиотку уму-разуму! Яцеку я вместо приветствия тоном владелицы пансиона, которая обращается к новому постояльцу, сказала:

– Что предпочтешь на завтрак?

Он выглядел раздавленным и печальным, но разжалобить меня не сумел. Мне было интересно, перестал ли он верить глупостям тетки, однако, увы, ему позвонили из министерства. Собственно, тогда-то я и телефонировала Роберту.

И это улучшило мое настроение. Было интересно, как он встретит меня. Договорились повидаться в пять.

Было и еще одно приятное дело. Я вдруг вспомнила, что сегодня мы приглашены на завтрак к Гальшке. Я знала, как для нее важно это. Она специально устраивала завтрак, чтобы познакомиться с директором Гуцулом, который когда-то видел меня у моря, а сейчас специально приедет из Катовице для знакомства со мной. Ее мужу очень нужно встретиться с Гуцулом из-за каких-то их дел. Естественно, я обещала, что буду, и лишь около двух часов перезвонила и сказала: у меня ужасно болит голова и я не приду. Представляю себе, как рассердится этот Гуцул. Хорошо, если так.

Со всеми предосторожностями (Яцек, кажется, всерьез подозревает меня) я поехала в Желибож. Дядю я не застала. Что с ним происходит?! Он меня все больше беспокоит. Я вернулась домой огорченная и попала в руки Данки. Все уже вернулись из Холдова. Отец, слава богу, чувствовал себя лучше. Через несколько дней уже сможет ходить. Португалец прислал (странная форма искупления) четыре шкуры пумы, якобы добытых на охоте где-то в Южной Америке. Отец, собственно, хотел отдать их мне. Естественно. У меня просто склад никому не нужных вещей. Разве что положу эти шкуры в комнату тетки Магдалены, чтобы еще больше испортить ей жизнь.

Ровно в пять я была уже на Познаньской. Роберт воистину самый привлекательный мужчина, какого я когда-либо знавала. Мне было интересно, как он объяснит свой отъезд, однако он остался верен своему стилю. Не упомянул об этом ни слова.

Сказал только:

– Наконец-то!

Как много может содержать одно слово! Удивительно. Он был так привлекателен, что я даже решила не вспоминать о горничной. Пусть ей. У него в глазах какие-то золотые огоньки. Наверняка он мечтатель, только скрывает это. Какой он романтичный. Мы чудесно провели эти два часа. Если я и могла что-то поставить ему в упрек, так разве что его чрезмерную любовь к музыке. Он то и дело предлагал мне разные новые пластинки с Бахом, Бетховеном и прочими. Сказал мне:

– Стоит время от времени уезжать, зная, что кто-то ждет твоего возвращения.