Дневник пани Ганки

– Вообразите же, мой супруг так близко к сердцу принял все дело и так его раздул, что хотел даже по этой причине подать в отставку. Конечно же, я была бы вам благодарна, если бы вы не стали упоминать при нем, что я говорила об этом.

Полковник, казалось, сделался серьезен, но всего лишь на миг, и тотчас улыбнулся.

– Боже сохрани. Будь это даже самое серьезное дело, вина пана Реновицкого не такова, что могла бы вызвать отставку. Вы можете сказать мужу, что я встречался с его руководством и оно того же мнения.

– Я с самого начала была в этом уверена, пан полковник. Мой муж щепетилен насчет ответственности даже в тех случаях, когда вся ответственность на мне.

– Нет, на немыслимом стечении обстоятельств, – поправил меня с поклоном полковник. – Пан Реновицкий с такой умной и элегантной женой, которой позавидует любой дипломат, мог бы и не принимать во внимание возможности столь хитрых коварств со стороны злонамеренных персон. Но именно о злонамеренных персонах у меня, кстати, к вам просьба. Мне говорили, что вы беседовали о деле того конверта с одним из коллег мужа. Видите ли, если новости об этом разойдутся по городу, я почувствую невыносимую досаду. В таком случае это затронет меня лично. Начнут говорить, что в моем подразделении, среди моих подчиненных есть те, кто способен на безответственные, а то и мерзкие шуточки… Может, я и слишком щепетилен относительно моего подразделения, однако прошу вас – молю буквально – об учтивости к моей персоне: больше абсолютно никому не говорите об этом.

Мне пришлось тут же уверить его, что я вовсе не сплетница, что личные дела его подразделения мне совершенно не интересны и что его самого я полагаю довольно очаровательным господином, которому я бы ни в чем не сумела отказать. Он трижды поцеловал мне руку, заявил, что рассчитывает на меня, словно на Завишу^[38], и добавил:

– А теперь я покажу вам галерею моих подчиненных.

Вынул из стола множество фотокарточек различнейшего формата. От небольших любительских снимков до крупных портретов. Я просмотрела все очень внимательно, некоторые – по нескольку раз, однако не нашла среди них фальшивого поручика Сохновского. Зато одна фотография меня сильно развеселила. Был на ней запечатлен какой-то почтальон или же лесник (никогда не умела отличать друг от друга все те мундиры; а вот Данка в этом просто блестяща), молодой человек с усиками а-ля Адольф Менжу^[39] и с испанской бородкой. Был ужасно – просто ужасно – похож на Роберта. Если бы не прическа, не мундир и не очки, выглядел бы словно его близнец. Я невольно придержала эту фотографию дольше остальных, и это обратило на себя внимание полковника.

– Вы знаете этого человека? – спросил он.

Я немного испугалась и весьма категорично покачала головой:

– Да откуда же, увольте! Откуда же мне знать какого-то почтальона?

– Может, он кого-то вам напоминает? Кого-нибудь из знакомых?

Тут я засмеялась уже совершенно искренне:

– Уверяю вас, что никого. Я стараюсь подбирать знакомых, не похожих на почтальонов.

Мы рассмеялись вдвоем, и хотя я и не нашла того фальшивого поручика, полковник, похоже, вовсе из-за этого не переживал. В глубине души я была даже рада этому. Не хотела бы стать причиной проблем, которые могла бы призвать на голову этого – фальшивого или нет – поручика, если бы узнала его среди фотографий.

Хотя он доставил немало проблем, я не привыкла долго обижаться. Мстительность не в моем характере. Коль этот милый юноша сумеет отвертеться от наказания – я буду и правда рада.

Теперь, когда вся история как-то да разрешилась, я могу полностью посвятить себя делу двоеженства Яцека.

Всякий раз, когда произношу это мерзкое слово, оно меня пугает. Думаю тогда, что Яцек был подлым человеком, женившись на мне. И проблема даже не в том, что не предупредил меня о своем статусе женатого человека: подлость его куда больше, поскольку он не желает довериться мне даже сейчас и оставляет меня в полной неопределенности, в постоянном страхе перед чем-то, что может пасть на меня, словно обух, искалечив если не всю мою жизнь, то, по крайней мере, мое положение в обществе, мое доброе имя и всякое такое.

Я вернулась домой разочарованная и куда как дурно настроенная по отношению к Яцеку. Пока решаю его проблемы, пока наношу визиты в военные кабинеты, пока веду «собеседование» и забочусь о его карьере, он считает меня чужим существом, той, которой не стоит говорить правду, с которой не хочется обсуждать вопросы, от решения коих зависит наше будущее. Это нечестно. Это даже невежливо. Вот правда: еще чуть-чуть, и я бы все это высказала ему в глаза. Но опыт научил меня контролировать сильнейшие порывы.