Дневник парижского горожанина

582. Далее, в день, пришедшийся на середину августа, тысяча IIIIc XXXI года, некий булочник на улице Сент-Оноре[1686], испек хлебный каравай весьма крупный из самой лучшей муки, когда же тот был испечен как тому и следовало быть, он же оказался цветом своим будто пепел[1687], о чем в Париже было множество пересудов, при том, что большинство утверждало, будто это есть знак величайшей беды, каковую следует ждать, другие же утверждали, будто это есть чудо, ибо таковой испечен был в день Вознесения Св. Девы[1688], коротко говоря, Париж весь был взбудоражен таковым дивным событием, и не было человека, каковой не судил бы о нем тем или же иным образом. Таковой же булочник был схвачен и доставлен к парижскому прево[1689] вкупе со своей мукой, засим же парижский прево обязал его испечь [другой каравай], и когда тот исполнил приказание, прилагая к тому все возможное старание, оказалось, что новый хлеб вышел еще уродливей прежнего. Тогда как судьи, посовещавшись между собой, пожелали видеть зерно, и в том зерне не нашли никакого изъяна, и таковое же приказали смолоть и выпечь из него [еще один каравай], однако он оказался ничем не лучше прежних. Тогда же нашлись некие купцы, каковые стали утверждать, будто им множество раз случалось отведать подобного хлеба, и это же происходило в бургундских пределах, и таковой же хлеб весьма хорош и приятен на вкус, цветом же своим он обязан некоей траве, зачастую растущей на хлебных полях, каковую именуют полевым марьянником[1690], и видимо, так оно и было, при том, что Париж все не желал успокаиваться и не было сыновей у доброй матери, каковые не раздобыли бы кусок такового хлеба, и не показывали его друг другу по причине его цвета.

583. Далее, в следующем за тем октябре, на XXV день, сдан был город Лувье, каковой весьма доблестным образом оборонялся в течение V месяцев против англичан, при том, что заключен был договор, в согласии с каковым [бывшие внутри] могли уйти прочь, унося с собой все, что могли унести, при том, что у них были с собой немалые средства, при том, что в согласии с таковым же англичанам запрещалось чинить обитателям города обиды, будь то посредством грабежа или как-либо иначе, при том, что клятва эта была нарушена, и едва лишь гарнизон удалился прочь, они принялись творить противоположное тому, в чем клялись, и стены вокруг всего города сравняли с землей. Поступив же по собственной прихоти, что никоим образом не делало им чести, они отправились в Руан, иными словами, желая там промотать то, что ими было награблено. Тогда же утверждали, что ежели бы то пожелать, и ежели Лувье был бы свободен, оттуда привезено было бы столько дров, что каждому хватило бы с лихвой[1691], при том, что VIII днями спустя, таковые дрова в Париже подорожали до…[1692] или более того. И старшины города объявляли и приказывали объявлять изо дня в день, будто герцог Бургундский вскорости прибудет в Париж, и он в самом деле прибыл, привезя с собой папского легата[1693], каковые же двое собирались хлопотать о добром мире между Карлом, именующим себя королем французским и [Генрихом, именующим себя королем французским] и английским[1694], но все это сказано было едино для успокоения народа, каковому приходилось весьма тяжко, ибо истина состояла в том, что герцог Бургундский не заботился ни о парижанах, ни о королевстве как таковом, и посему Генрих явился в Париж с весьма доброй свитой, и был коронован и помазан на царствование[1695].

584. Далее, в день Святого Андрея, в последний день ноября, пятницу, в аббатство Сен-Дени во Франции прибыл девятилетний Генрих, именовавшийся королем Франции и Англии.

585. Далее, в следующее за тем воскресенье, в первый день Адвента[1696], указанный король прибыл в Париж через ворота Сен-Дени[1697], каковые ворота на стороне своей, выходившей в поля, несли на себе городской герб, как то щит столь огромный, что он закрывал собой всю каменную кладку ворот, и был наполовину красным, при том, что верхняя часть его была цвета лазури и усыпана геральдическими лилиями, и поперек щита располагался серебряный корабль, размером своим в три человеческих роста[1698].

586. Далее, при въезде его в город, за воротами, обретались городской прево[1699] вкупе с эшевенами[1700], выстроившись в ряд, одетые в алое, с шаперонами на голове, и едва лишь королю случилось въехать в город, над головой его подняли балдахин лазурного цвета[1701], усыпанный золотыми лилиями, каковой держали в руках IIII эшевена, формы и вида, как то делается для Св. Даров[1702] в праздник Тела и Крови Христовых[1703], и кроме того, все без исключения кричали «Nouel!»[1704], когда ему случалось проезжать мимо.