Дневник парижского горожанина

279. Далее, на Троицын день тысяча IIIIc и XX года, каковой пришелся на II день июня, сказанный король английский обвенчался в Труа с принцессой французской, а в следующий за тем понедельник, когда французские и английские рыцари, в согласии с обычаем, захотели устроить турнир, в ознаменование брачного торжества столь высокородного принца, король Англии во славу какового они желали устроить сказанный турнир, дабы сказанным образом доставить ему удовольствие, сказал, и это слышали все вокруг: «Я прошу монсеньора короля, с чьей дочерью я [ныне обвенчался], и всех слуг его, своим же слугам я приказываю, дабы завтрашним утром мы все были наготове отправиться в поход и подступить с осадой к городу Сансу, в каковом обретаются враги монсеньора короля. В сказанном же месте любой из нас, кто того пожелает, сможет в свое удовольствие преломить копье и сойтись в турнирном бою, и явить свою доблесть и отвагу, ибо нет в мире доблести выше чем вершить правосудие над злыми, и позволить бедному люду жить [без опаски]»[868]. Засим король дал ему в том свое соизволение, прочие же заверили его в своем на то согласии, и стало посему. Таковым же образом в праздник Св. Варнавы, на XI день сказанного июня месяца город был взят[869], оттуда же они выступили затем, дабы взять в осаду Монтеро-где-Йонна-низвергается-вниз[870].

280. Таковым же образом, в тысяча IIIIc XX году они подступили к Монтеро, в то время как бывшие внутри сдались ради спасения жизни, откупившись от них деньгами[871]. Среди прочих там же обретался сир Гитри[872], величайший в мире деспот и злодей, каковой затем вместе со всеми прочими отпущен был на волю, и вслед за тем в Гатинэ и прочих местах совершил столько зла, что превзошел в том сарацин.

281. Далее, оттуда король Английский и вместе с ним герцог Бургундский отправились к Мелёну и подступили к нему с осадой.

282. Далее, в сказанное же время, в середине августа, в разгар сезона уборки винограда, арманьяки продолжали рыскать [вокруг города] чаще чем то было ранее, по их же вине все товары, в особенности в Париже, выросли в цене, как то за пара башмаков ныне просили X парижских солей, за пару шосс далеко не лучшей работы — II франка или XL солей; и все прочее, что надобно человеку для поддержания жизни продавалось по таковым же ценам.

283. Далее, золотой экю[873], ранее стоивший XVIII парижских солей, ныне обходился в IIII франка, или даже более того, а [добрый] английский нобль[874] обходился ныне в VIII франков.

284. Далее, в сказанное же время в Париже ощущался таковой недостаток монеты[875], что беднякам не доставалось милостыни вовсе, или же доставалась в количестве весьма скромном, ибо в сказанное же время IIII старых парижских денье стоили выше чем I гро достоинством в XVI денье, каковой ныне был в обращении. Чеканившиеся же любры[876], достоинством в VIII денье, отличались весьма дурным качеством, так что их ранее отказывались принимать, в то время как вышеназванные гро пытались даже изъять из обращения по суду. Кроме того, тяжкое положение ухудшалось еще тем, что хлеб, ранее стоивший VIII денье отныне обходился в X[877], а тот, что ранее стоил XVI денье, теперь обходился в XX[878].

285. Далее, за ливр добрых свечей просили XX бланов, за одно яйцо — IIII денье, за ливр прессованного сыра — VIII бланов.

286. Далее, в самый день, на каковой пришелся праздник Св. Ремигия[879] объявлено было, что отныне хлеб за V бланов будет стоить II парижских соля, а хлеба за X денье — XII денье, за одно яйцо ныне следует платить VI денье, за бочковую сельдь — XII денье, за «пудреную» сельдь[880] — V бланов.

287. Далее, в названное же время года, вино вздорожало настолько, что один бочонок такового вина, сделанного из винограда, выращенного в окрестностях Парижа, обходился ныне в XXI или XXII франка, а порой и более; в сказанном же году молодое вино из винограда, собранного в августе, во многих случаях прокисало или же становилось жирным[881].

288. Далее, в сказанное же время арманьяки продолжали рыскать вокруг Парижа, приближаясь к самым воротам, и устраивали пожары, и хватали купцов у самого въезда в город, и никого не выпускали вон. И дозволено было думать, что среди бывших в то время у власти, часть обретались с ними в сговоре[882], ибо ни одному купцу не удавалось проникнуть в город или покинуть таковой, сохранив свой приезд или отъезд в достаточной тайне, дабы они загодя о том не узнали. Посему в Париже не осталось вовсе товара, в особенности же то касалось хлеба и дров, и посему за сетье доброй муки ныне просили XVI или даже XVII франков, а за связку поленьев из Марны весьма сомнительного качества — IIII франка, прочие же товары стоили не менее дорого, ибо королевское войско, стоявшее под Мелёном проводило время в полной праздности, единственно грабя и разоряя окрестности на XX лье вокруг.