Дневник плавания с Берингом к берегам Америки. 1741-1742

Когда они находились еще в полуверсте от нас, двое мужчин в лодках, продолжая грести, обратились к нам с длинной непрерывной речью, произносимой резкими голосами, из которой наши переводчики не могли понять ни слова[131]. Мы приняли ее за молитву или за заклинания, колдовство шаманов, или за церемонное приветствие нам как друзьям, поскольку оба обычая приняты на Камчатке и Курильских островах, что более подробно следует из моего „Исторического описания Курил”[132]. По мере приближения, постоянно крича, они начали разговаривать с нами, делая паузы между фразами. Но, поскольку никто не мог понять их языка, мы знаками манили их приблизиться к нам. Но они указывали на берег, подавая нам знак прибыть туда. Они подносили пальцы ко рту и плескали морской водой, чтобы показать, что мы сможем найти у них пищу и воду. Но мы знаками приглашали их идти к нам. Когда мы в ответ им прокричали „ничи”, что в описании Америки барона Лаонтана[133] означает „вода”, они много раз повторили это слово, показывая, что на берегу, без сомнения, есть вода.

Тем не менее один из них подплыл совсем близко к нам. Однако, прежде чем совсем приблизиться, он полез за пазуху, достал немного земли цвета железа или свинца и изобразил ею на щеках от носа две груши, а ноздри набил травой; крылья его носа с обеих сторон были пронзены тонкими кусочками кости. Потом он взял еловую палку, лежавшую позади него поверх кожаной лодки, разрисованную красным, в три аршина длиной наподобие бильярдного кия. На нее он насадил два соколиных крыла, крепко привязав их китовым усом, показал нам, а затем, смеясь, бросил в воду в направлении нашего судна. Я не могу сказать, было ли это жертвоприношением или знаком приязни. Тогда, со своей стороны, мы привязали к куску доски две китайские курительные трубки и китайские стеклянные бусы и бросили их взамен. Он подобрал их, некоторое время разглядывал и передал своему товарищу, который положил их поверх своей лодки. Затем он несколько осмелел, подплыл к нам еще ближе, однако с величайшей осторожностью, привязал к другой палке целого сокола и передал его нашему переводчику-коряку[134], за что получил от нас кусок китайского шелка и зеркало. Однако в его намерения вовсе не входило, чтобы мы оставили себе эту птицу; скорее он хотел, чтобы мы поместили кусок шелка между птичьими когтями, чтобы он не намок. Но когда переводчик схватился за палку и потянул к нашему судну вместе с лодкой американца, который держался руками за другой конец палки, тот ее выпустил, и она осталась у нас в руках. Тогда он испугался, отгреб немного в сторону: он не намерен был снова подходить так близко. Поэтому мы бросили ему шелк и зеркало; с этим они поплыли к берегу, приглашая нас последовать за ними, чтобы они могли дать нам пищу и питье. Все то время, что эти двое американцев пребывали с нами, их товарищи на берегу не переставали звать и кричать высокими голосами, и мы не могли понять их 70 намерений[135].

Затем, после краткого обсуждения, спустили лангбот, в котором я вместе с лейтенантом Вакселем, переводчиком-коряком, девятью матросами и солдатами решил идти на берег. Все же мы взяли с собой множество ружей и сабель, но укрыли их парусиной, чтобы не вызывать подозрений. Мы также взяли с собой сухари, водку и другие мелочи, чтобы одарить их. Учитывая все эти приготовления, величайшей неудачей было то, что мы не могли попасть на берег, потому что он был весьма скалистым, вода все больше волновалась, ветер и волны были столь сильны, что лишь с величайшим трудом нам удавалось спасать бот от крушения. С того места, где их лодки и наши подарки лежали без особого надзора, разбросанные по берегу, все люди при нашем приближении, мужчины и женщины (которых из-за одинаковости их одежд с трудом можно было отличить друг от друга), направились к нам, полные любопытства и дружелюбия, не переставая все время манить нас на берег.

Но когда мы увидели, что у нас нет надежды высадиться, мы приказали нашему переводчику и двум другим раздеться и пойти к берегу вброд, чтобы осмотреться. Они приняли переводчика и остальных весьма дружелюбно и почтительно повели их под руки, словно они были очень важными персонами, к месту, где они прежде сидели, одарили каждого куском китовой ворвани и пытались говорить с ними, хотя одни не понимали других. При этом они часто указывали за холм, возможно, давая понять, что пришли сюда только ради нас, а дома их находятся по другую сторону холма; впоследствии, плывя в море к востоку вокруг острова, мы видели в отдалении хижины.

Половина их осталась с нами, пристально нас разглядывая и частыми знаками приглашая присоединиться к ним. Но, когда мы дали им понять всеми возможными способами, что не можем попасть к ним на сушу, один из них поднял свою лодку одной рукой, донес до воды под мышкой, забрался в нее и начал грести в нашу сторону. Мы его приветствовали чаркой водки, которую он, по нашему примеру, выпил до дна. Но тут же, странно поведя себя, выплюнул и вовсе не казался довольным нашей выходкой.