Дневник плавания с Берингом к берегам Америки. 1741-1742

Следовательно, по этим двум причинам острова, расположенные к востоку, могут быть лесистыми из-за их лучшей защищенности и расширения суши к северу, а западные голы из-за противоположных условий, независимо от того, ближе ли они к Азии, как первый, второй и третий Курильские острова и два острова[121], которые мы видели 30 октября, или ближе к Америке, как все те, что мы наблюдали в сентябре и октябре.

Что касается иных растений, кроме искривленного ивового кустарника едва ли более чем два аршина высотой, то я подготовил особый их список[122]. И здесь я отмечаю лишь, что большинство американских растений и самые редкие, которые я описывал на мысе Св. Ильи, и растения, произрастающие на скалах, равно здесь присутствуют. Но некоторые я также встретил в 1742 году на острове Беринга, а затем осенью в подобных местах на Камчатке.

Что же касается растений, произрастающих в долинах, низинах и сырых местах, то они, за немногими исключениями, такие же, как и в Европе, Азии и Америке на той же широте.

Кроме брусники и черной вороники (или шикши), имеющихся здесь в изобилии, наиболее полезными для нас были противоцинготные растения, такие, как Cochlearia, Lapathum foliocubitali, Gentiana[123] и другие крестоцветные, которые я собирал только для себя и капитана-командора.

С самого начала медицинский сундук был беден и плохо собран, полон совершенно бесполезными лекарствами, почти исключительно пластырями, мазями, маслами и другими хирургическими припасами, потребными для четырехсот — пятисот человек, раненных в великих сражениях, но не содержал ничего, необходимого в плавании, где основными бедами являются цинга и астма. Хотя теперь я высказал это и попросил несколько человек для сбора такого количества противоцинготных растений, какое нам всем потребуется, эти господа презрели даже такое столь ценное для них самих предложение, за которое меня следовало бы благодарить[124].

Впоследствии, когда у нас осталось едва ли четыре здоровых человека на борту, они в этом раскаялись. Тогда они просили меня о помощи, которую я оказывал как мог голыми руками, хотя это и не значилось в моем предписании и прежде они презрели мой совет. Хотя они и были неблагодарными и грубыми людьми, моя помощь, по Божьей милости, наконец привлекла их внимание, когда, просто давая капитану-командору сырую цинготную траву, мне удалось за восемь дней привести его, прикованного к постели цингой так, что он уже не мог ходить, в такое состояние, когда он смог встать с постели, выйти на палубу и чувствовать себя столь же бодрым, каким был в начале путешествия. Точно так же Lapathum, который я предписывал есть сырым три дня, снова укрепил зубы у многих матросов.

Из-за вечернего дождя я уже построил шалаш и собрался провести ночь на берегу, но решил отправиться на судно, чтобы высказать, ясно и с величайшей скромностью, свое мнение о нездоровой воде и необходимости сбора растений. Но когда мое мнение о воде встретило презрение и грубые возражения и я услышал, что мне приказывают самому собирать растения, словно я лекарскии ученик, состоящий в их команде[125], а дело, которое я рекомендовал ради их же интересов, здоровья и жизни, считается не стоящим усилий одного или двух человек, я пожалел о своих добрых намерениях и решил в будущем заботиться лишь о собственном спасении, не тратя более слов.

С таким намерением я вместе с Плениснером снова отправился на берег утром 31 августа для продолжения своей работы и обследования земли.

Но к вечеру через служилого нас спешно позвали на судно, объявив, что нельзя никому оставаться на берегу из-за ожидаемого шторма — которого мы на берегу пока не наблюдали ни малейших признаков — и следует всем собраться на пакетботе на случай, если не выдержат якоря, поскольку место нашей стоянки оказалось чрезвычайно опасным, хотя ранее, несмотря на все иные мнения, оно было признано укрытым со всех сторон.

Мы без промедления с величайшей поспешностью пробежали более мили к восточному берегу острова и обнаружили, что положение именно таково, как нам сообщили. Кроме того, днем ранее на берег были перевезены больные, которых, учитывая высокий накат, едва можно было перенести в лангбот, и мы нашли на берегу столь сильное смятение, что решили вброд, по пояс в воде, перейти через буруны к лангботу и, полагаясь на удачу, переправиться на нем.

В тот день умер, как только его перенесли на берег, первый наш человек по фамилии Шумагин. Там его и похоронили[126]. По его имени остров был впоследствии назван островом Шумагина.

Когда после некоторых волнений мы достигли судна, то очень сожалели, что нет мастера Хитрова и его людей и что мы можем быть принуждены оставить их на берегу. Теперь я благодарил Бога за то, что из-за коварства моряков оказался отделенным от его партии.

Но вскоре после нашего прибытия мы увидели большой костер неподалеку от того места, где нас взяли в лангбот, и по расстоянию я понял, что мастер Хитров находится на озере, где я предложил набрать воды во второй раз и куда он не так давно прибыл[127].