Дневник полковника Макогонова

Прошла неделя после возвращения Макогонова. Жизнь разведки вошла в привычное русло: боевые выходы, стрельбы, политинформации, физзарядка под бравурные марши. Савву отправили «двухсотым» грузом в степи родной Калмыкии. Помянули Савву добрым словом. Родственникам сообщили, что погиб при исполнении, но на орден или медаль представления не посылали. Разве заслужил русский солдат, калмык Савр Сарангов, орден?.. Он был спец по допросам, спец был первейший по всем боевым операциям. Глаза у Саввы — нитки. Савва был единственный, как говорил Мельник, в русской армии «солнцепоклонник». «Духи» тряслись как в лихорадке от Саввиного прищура. Глаза мертвому Савве и закрывать не пришлось. «Зажмурился Савва», — сказал Тимоха. Но не в шутку сказал и не со злостью, а с сожалением. Кто в Тимохину или другого кого из разведки душу заглядывал? Да никто. Опасно смотреть в солдатскую душу.

Питон покинул 194-ю КТГ насовсем, закончился его контракт. Уехал, слава богу… Душухин был страшно истерзан особистом за слезливые письма на имя далекой Гретхен. Начштаба почти отстранился от руководства и командования. Бразды правления взял на себя полковник Спасибухов. Офицеры, что должны были меняться, не могли получить причитающихся им окладов — матерились, пили. Что уж говорить о солдатах. Ротный обстряпывал дела с финчастью и дружил с зампотылом. Василич старался не храпеть в «голубом вагоне». Макогонов такой — мог и гранату подложить.

«Должность у меня самая собачья, — жаловался Василич. — Неизвестность перспектив меня гложет».

Спасибухов ждал генерала Бахина.

И дождался.

В разведку прибежал Авдей. Сверкает стеклянным глазом.

— Мужики, генерал летит! Жопа!

Макогонов Авдея турнул, сказал, чтоб тот топал на свою гору и не наводил паники. Сам же, оглядевшись по небу, прикинул, откуда будут заходить на посадку генеральские «вертушки», рявкнул своим, чтобы приводили в идеальный порядок расположение.

— Тимоха, поотдирай б… с тумбочки.

— Так точно, — промямлил Тимоха.

— Вот черт озабоченный, — развеселился Макогонов.

Бахин прилетел. «Вертушки» сели, и началась проверка. Макогонов в группе офицеров двигался за генеральской свитой. Спасибухов был прилюдно обвинен в неумении вести военные дела. Душухин грыз ногти, но прятаться ему было не за кого. Моргал, когда генерал Бахин отчитывал его за «непорядки в установленных уставом порядках».

В разведке, где «голубой вагон», где услужливый Борода в белом переднике раскладывал приборы на стол, Бахин строго осматривался. Вот нары, тумбочки, бирки на тумбочках. Бахин удовлетворенно кивал, но доброго не говорил — не положено генералу думать о добром, должность у него такая. Посетил Бахин продовольственный склад. Везде бирки: «говядина тушеная», «молоко сгущеное». Удовлетворен Бахин. Макогонов показал Тимохе кулак — если разврат найдет Бахин!.. Тимоха сделал лицо патриотическое — чиста Тимохина тумбочка: блядские картинки он аккуратно отодрал и спрятал. И надо же — все бы ничего, но подвел кашевар Борода. Он, во-первых, был в своей «вшивой», как выразился Бахин, душегрейке мехом наружу. Но это было даже ничего еще. Нашел Бахин в заведовании Бороды страшный «косяк» — не было раскладок по меню.

— Почему нет меню-раскладки? — грозно спросил Бахин Бороду. Спасибухов из-за спины Бахина челюстью навалился на прилежного кашевара.

— Так это… — не нашелся сразу сказать Борода. — Так я… Извините, товарищ генерал, от чистого сердца, от души, так сказать, приготовляю еду.

— Не надо от чистого сердца, — грозно гудел Бахин, — нужно по меню.

— Есть, товарищ генерал, по меню, — радостно отрапортовал Борода. Макогонов горд за солдата. Молодец. С генералом общается по уставу. — Присаживайтесь, товарищ генерал, испробуйте солдатской каши.

Сморщился, или так показалось Макогонову, что сморщился Бахин. Но питаться с солдатского котла не стал, побрезговал. Ушел Бахин, покинул расположение разведвзвода. Все вздохнули с облегчением. Борода раскладывал по мискам жареную кабанятину, припущенную, притушенную, с травными ароматами.

— Зря генерал не поел кабанятины, — искренне сожалел Борода. — В комендатуре его дерьмом накормят. Зря. Спирин такого кабанчика вчера завалил.

Лыбится Спирин. Тимоха щерится золотой фиксой. Сержант Усков с Пашей Аликбаровым уминают за обе щеки кабанятину. Слоненок свое съел, миской тянется к котлу.

— Лопнешь, Слон, — смеется счастливый Борода.

— А галеты есть?

Заржал народ. Собаки Слоновские шмыгают между ног под лавками — дожирают шкурки и кости.