Дневник полковника Макогонова

— Старик говорит, что в горах чужие люди.

Майрбек поправил пистолет на поясе.

— Если что, наши братья тебя прикроют. Нам сообщат о движении. Старик мудр, но он живет по старым законам. Мы больше не можем соблюдать законы адата так, как это предписано нашими обычаями. Все в мире перевернулось. Одни чеченцы уходят служить кафирам, становятся мунафиками — изменниками. Другие идут в горы. Скажи там своим, кто владеет темой, здесь были арабы — наемники. Они могли зайти в любой дом и потребовать себе на утеху дочь или сестру хозяина. Были случаи убийств. Местные люди не хотели терпеть такое надругательство над обычаями. Мы, чеченцы, оказались между двух огней. Федералы — враги чеченцам. Но те, кто пришли с Хаттабом, были не меньшие враги нам. Они стали устанавливать свои законы. Но ты же знаешь, в горах первое — это законы стариков, наши обычаи. Ислам. Да — это вера истинная и нерушимая. Аллауху акбар! Это так есть и будет. Но только вера в правильность наших законов и неукоснительное соблюдение воли стариков позволила чеченцам выжить во все времена. Теперь мы, молодые, можем не слушать стариков… Будет беда. Шамиль — великий воин. Но он держит возле себя черных арабов и держит перекинувшихся в нашу веру христианских муртадов. Я не верю им. Они предадут наших, могут предать еще раз, если предали своих. Шамиль говорит так, он говорит словами из святых книг: «Пришел человек к пророку и спросил: “Один сражается ради добычи, другой сражается ради славы, а третий сражается, дабы показать себя; кто же из них следует по Божьему пути?” Пророк сказал: “Тот, кто сражается, дабы слово Божье было превыше всего, следует по Божьему пути”».

Майрбек снова потрогал пистолет на поясе. Он перевернул часы на запястье.

— Пора ехать. Скажи мне, за что сражаемся ты и я? Или Шамиль? Или те черные арабы, изнасиловавшие наших женщин? Или неверные? Или мунафики?

— Ну, брат, это долгий спор. Нужно разобраться.

— Разобраться… Как? В чем же истинная вера?.. Инша Аллах!

— Инша Аллах!

Ризван собирался ехать. Он бросил сумку на заднее сиденье черной «Волги» Майрбека. В сумке были важнейшие документы, видеокассеты с кадрами борьбы.

Конечно, понимал Ризван, основные материалы пишутся в Лондоне, там профессионалы, там Эдди Эдисон и Диана Ролсэн. Они смогут правильно составить тексты и правильно их отредактировать. Но его материалы, добытые на передовой, ценны чистотой и непосредственным изложением.

Ромуальд Альпенгольц.

Ризван недолюбливал эстонца, и не мог объяснить причину своей к нему неприязни.

Альпенгольц смотрел на всех свысока, и хотя Эдисон был к нему приветлив и доброжелателен, Ризван врожденным чутьем горца понимал, что не так все просто в отношениях его коллег. Альпенгольц иногда представлялся окружающим как слушатель самого себя — он не желал принимать чьи-либо разумные доводы.

Ризван тоже занимал свою позицию в этой иерархии борцов.

Он привез стихи. Эти стихи вызывают неудержимое стремление бороться. У Ризвана была хорошая память. Инструкторы научили его многому, что пригодилось потом в борьбе.

Это были прекрасные стихи о борьбе:

Купалась равнодушная Москва
В объятьях зла и бездуховных оргий,
И были для неё как трын-трава
Чужая смерть и собственные морги.

И вот шахидов пламенный отряд

Задействован в священной постановке:
Творит он чудодейственный обряд
Для зрителей театра на Дубровке,

В жирующих мелодиях мюзикла

Копился страх для русских палачей.
Возмездие божественного цикла
Таила суть «норд-остовских» ночей.

И высился скалой Мовсар Бараев

Над жалким и испуганным Кремлём.
И кучке эфэсбэшных шалопаев
Казался он могучим королём.

«Сыграла в ящик» чкаловская тема,

Её сменили хаос и раздрай.
Поджала когти русская богема
И приглушила свой державный лай:

В то время как в Ичкерии — тоска,

В России — беспричинное веселье.
И русский раб таращит свысока
Глаза свои, ушедшие в похмелье.

Такие стихи должны были всколыхнуть народный праведный гнев.

Были в сумке Ризвана произведения прозаические. Например, о пытках в русских застенках и муках борцов за веру.