Дневник провинциальной дамы

Вопрос школы обостряется и требует немедленно принять решение. Передо мной маячит ужасная необходимость сообщить все Мадемуазель. Хочу это сделать тотчас после завтрака, но вместо этого занимаюсь всякими «срочными» делами в другом конце дома, пока наконец Мадемуазель в полном неведении не уходит на прогулку с Вики.

(Вопрос: Часто ли малодушие заставляет нас прибегать к явному самообману? Ответ: Скорее всего, да.)

Переношу разговор с Мадемуазель на после обеда. Однако за столом она сидит удрученная, жалуется, что погода lui porte sur le nerfs[231], и я чувствую, что лучше поговорить после чая. Правильный поступок или новое свидетельство малодушия? Погода неуклонно ухудшается и, возможно, будет porter sur les nerfs еще больше, но я твердо постановляю, что ничто не помешает мне поговорить с Мадемуазель, когда Вики ляжет спать.

Супруга директора из школы Робина пишет, что мальчиков распускают на каникулы на неделю раньше из-за случая желтухи, которая не заразна. Не вижу в этом ни смысла, ни логики, но рада, что Робин окажется дома гораздо раньше. К большому сожалению, Роберт не вполне разделяет эту радость. Однако все компенсируется бурным восторгом Вики. Мадемуазель, как всегда, умиленно восклицает: «Ah, quel bon petit coeur!»[232] При мысли о том, какой ее ждет удар, снова впадаю в отчаяние. Изо всех сил стараюсь оттянуть укладывание спать и непривычно долго играю с Вики в лудо.

Стоит мне сказать ей «доброй ночи», как сообщают, что к черному ходу пришла некая дама и хочет со мной поговорить. Дама оказывается владелицей потрепанной детской коляски, набитой зелеными картонными коробками с вязаными вещами. Она предлагает мне их показать, мол, все вязала сама, я говорю: «Нет, спасибо, не сегодня», и она немедленно открывает коробки. Все вязаные изделия поразительно уродливы.

Далее следует жалостливый монолог, мол, раньше был муж-полковник, приемы при дворе, дом с десятью слугами… Не верю ни единому слову, но не могу этого сказать и как-то прервать излияния. К моему огромному облегчению, к нам выходит Роберт и менее чем за три минуты избавляется от коляски, коробок и всего остального одной силой взгляда.

(Позже он признает, что у калитки расстался с полкроной, но это трогательно и заслуживает похвалы.)

После ужина Роберт необычайно разговорчив и ведет речь о сене, и мне не хочется портить ему настроение. Потом уже пора ложиться спать, и Мадемуазель по-прежнему не подозревает о надвигающейся катастрофе.

21 июля. Встречаюсь с двумя кухарками, результаты неутешительные. Возвращаюсь домой в глубоком унынии, и Мадемуазель предлагает сделать мне tisane, но, по моей просьбе, заменяет его простым чаем и проявляет столько доброты, что я снова откладываю тяжелую миссию – просветить ее относительно ближайшего будущего.

22 июля. Возвращение Робина, который выдает неуместные шутки насчет желтухи – заболевший, кажется, его друг – и хорошо выглядит. Он съедает кучу еды за чаем и жалуется, что в школе голодает. Мадемуазель говорит: «Le pauvre gosse!»[233] – и достает плитку французского шоколада, которую Робин принимает с благодарностью, но я слишком хорошо знаю, что этот альянс носит сугубо эфемерный характер.

Рассказываю Робину про квартиру на Даути-стрит. Он проявляет большой интерес и участие и предлагает смастерить мне обувницу или книжную полку. Затем мы все выходим в сад и играем в крикет. Просьба Мадемуазель взять une balle le caoutchouc[234] игнорируется. Робин великодушно разрешает мне охранять воротца, поскольку я считаю эту позицию наиболее безопасной, а Вики подает – очень медленно и много раз замахиваясь. Игра, как обычно, не обходится без присутствия Хелен Уиллс, но она оставляет нас, получив мячиком по лапам. Спустя какое-то время (по ощущениям – через несколько часов) к нам присоединяется Роберт, так что игра принимает совершенно иной, гораздо более энергичный характер. Мадемуазель тут же категорично заявляет: «Moi, je ne joue plus»[235] – и уходит в дом. Это неспортивно, однако лишь малодушие мешает мне последовать ее примеру. Подобно Касабьянке[236] я остаюсь на посту, и мне даже удается отразить два мяча и столько же не поймать, после чего мне велят отбивать и я успеваю заработать два очка, но Робин меня выбивает.

Крикет определенно не моя игра, но за этим выводом неизбежно следует вопрос: «А какая моя?» Нет ответа.

23 июля. Пусть и с опозданием, но беру быка за рога и в два часа пополудни иду искать Мадемуазель: Вики отдыхает, Робин читает «Шерлока Холмса» на лестнице, которую он предпочитает «старомодным» гостиным. Робко предлагаю Мадемуазель присесть на минуточку.

Она тут же пододвигает мне свое кресло и говорит: «Ah, ça me fait du bien de recevoir madame dans mon petit domaine»[237], отчего на душе становится еще хуже.