Дневник провинциальной дамы

Мадемуазель просит меня уделить ей десять минут, потому что ей надо со мной Серьезно Поговорить. С внешним спокойствием, но с внутренним трепетом соглашаюсь. Суть предположительно десятиминутного разговора, который в итоге длится в семь раз дольше, сводится к тому, что все это – уже слишком для нервов Мадемуазель, и если она немедленно не сменит обстановку, то может succomber[244].

Соглашаюсь, что этого необходимо избежать любой ценой, и прошу распорядиться обо всем, что ей только нужно. Мадемуазель всхлипывает и не перестает это делать, когда заходит Глэдис, чтобы убрать со стола после завтрака. (Мрачно представляю, какие пересуды этот затянувшийся tête-à-tête[245] породит на кухне.)

Все утро проходит за малоприятными занятиями, не приводящими к определенному результату, кроме того, что Мадемуазель не появляется за обедом, а дети ведут себя из рук вон плохо.

(NB. Материнское влияние – если таковое имеется – почти всегда приводит к катастрофическим последствиям. С матерью дети неизменно ведут себя намного хуже.)

Вечером снова разговариваю с Робертом о Бретани и предлагаю (памятуя о сегодняшнем ланче) нанять временного гувернера. Он бы ходил с Робином купаться (что избавило бы меня от значительной доли беспокойства) и водил детей на экскурсии. Роберт спрашивает, готова ли я платить за это десять гиней в неделю. Ответ очевиден, но я его не озвучиваю, а пишу письмо в известное бюро.

29 июля. Вопрос с Бретанью практически решен, выбрано местечко близ курортного города Динар, паспорта в спешке найдены в самых неожиданных местах (мой лежал в бельевом комоде, а паспорт Роберта служил стопором плохо закрепленного ящика в гардеробной), и срок их действия продлен по изрядной цене.

Веду длительные переговоры с туристическим бюро относительно размещения в гостинице и регистрации багажа и встречаюсь с двумя потенциальными гувернерами. В обоих случаях с самого начала возникает стойкая взаимная антипатия.

Первый заявляет, что его бы устроили семь с половиной гиней в неделю, но вечера должны быть свободными, а второй уверяет меня, что добивается прекрасной дисциплины, но для этого ему нужна Свобода Действий. Кратко отвечаю, что это не то, чего я ищу, и мы расстаемся.

30 июля. Совершенно ужасный день, полностью посвященный прощанию с Мадемуазель. Она дарит всем подарки: Роберту достается рамочка из ракушек, покрытых золотой краской, а мне – розовые шерстяные носки с вышитым на каждом четырехлепестковым клевером. Мы преподносим ей голубую кожаную сумочку, во внутренний карман которой я кладу чек, дорожные часики и позолоченную брошку в виде двух скрещенных теннисных ракеток с мячиком из искусственного жемчуга (последняя – подарок от Робина и Вики). Эмоции достигают пика, Мадемуазель льет потоки слез, постоянно повторяет: «Mais voyons! Il faut se calmer»[246] – и рыдает пуще прежнего. Хотелось бы подобных проявлений чувств от детей, но они ведут себя невозмутимо, и я поясняю Мадемуазель, что британцы славятся своей сдержанностью и что это не душевная черствость, а наоборот.

(Если подумать, это совсем неправда, но, возникни подобная ситуация вновь, я бы сказала то же самое.)

4 августа. Еду в Солсбери ради встречи с гувернером, который специально прибудет из Рединга[247]. Все это такая трата времени и денег, что хочется уже нанять гувернера на любых условиях, но едва ли это разумно, и я твердо решаю не поддаваться глупому порыву.

Встреча проходит в безликой приемной, в которой нет никого, кроме нас. С трудом воздерживаюсь от шутки: «Доктор Ливингстон, полагаю?»[248], поскольку гувернер может усомниться в моем душевном здоровье.

Претенденту на вид около восемнадцати, но он утверждает, что все тридцать и что он уже много лет работает в подготовительной школе в Хантингдоншире[249].

(NB. Хантингдон звучит совершенно неправдоподобно, но я почти уверена, что он существует. NB! Посмотреть в атласе у Вики.)

В ходе разговора возникает взаимное расположение. Мне нравится, что меня не перебивают и не уверяют, что знают о Робине больше, чем я. (Вопрос: Он точно школьный учитель?) Расстаемся тепло, и я любезно заверяю гувернера, что Напишу. Стоит ему пойти к двери, как я вспоминаю, что следует уладить небольшой, но щекотливый вопрос. Окликаю гувернера и спрашиваю, сколько я должна ему за сегодня. О, совсем ничего, говорит он и называет чудовищную сумму. Расплачиваюсь, не дрогнув, хотя и хорошо понимаю, что мне придется забыть про чай в поезде и что я, как всегда, не рассчитала, сколько брать с собой денег.

Дома советуюсь с Робертом. Он говорит, чтобы я поступала, как считаю нужным, и добавляет, безотносительно к теме, что надо подстричь траву. Пишу в Хантингдоншир и приглашаю гувернера поехать с нами в Бретань.

Предаюсь тягостным и очень грустным размышлениям о том, насколько сложнее найти кухарку, чем гувернера.