Дневник провинциальной дамы

По дороге в гостиницу снова попадаем в ливень. Робин и Вики уговаривают меня пойти есть мороженое в отвратительной «Английской чайной», которую они патриотично предпочитают всем французским заведениям, хотя она им безоговорочно проигрывает. Проявляю слабость и соглашаюсь. Ветер насквозь продувает мокрое ситцевое платье, в которое я сегодня опрометчиво нарядилась. Задумчиво посмотрев на меня, Касабьянка бормочет, что какая-то я Бледная, – полагаю, на самом деле это означает Бледно-Синяя.

По возвращении в гостиницу роскошествую и принимаю горячую ванну за четыре франка, prix spécial[261].

После громкого хлопанья дверьми и шумных разговоров дети наконец ложатся спать, и я говорю Роберту, что можно бы заглянуть на танцы после ужина, – это сказать легче, чем «Я хочу пойти на танцы».

Роберт отвечает почти так, как я ожидала.

В конце концов нерешительно, бочком вхожу в танцевальный зал, сажусь на самом сквозняке и наблюдаю, как все одинаково плохо танцуют le tango. Касабьянка, очевидно, полагая это своей обязанностью, неохотно предлагает станцевать следующий фокстрот. В процессе танца оказывается, что сейчас будут выбирать Лучшую Пару, и мы почти выигрываем бутылку шампанского. Это почему-то вдохновляет нас до чрезвычайности, и мы продолжаем довольно весело отплясывать до полуночи.

18 августа. Происходит чуднáя стычка между Касабьянкой и самым нелюдимым пожилым соотечественником, который обычно расхаживает по вестибюлю в канареечно-желтом кардигане и смотрит на всех с одинаковой неприязнью. Внутренне ужасаюсь, когда он замечает, не обращаясь ни к кому конкретно: «Угнетает эта среда» – и Касабьянка назидательно отвечает: «Сегодня вторник», очевидно думая, что перед ним, как обычно, сборище несмышленых школьников. Канареечный кардиган приходит в ярость и кричит, что он встал так рано не для того, чтобы загадывать ребусы или выслушивать их дурацкие разгадки, и ситуация грозит получить неприятное развитие.

Продолжению дискуссии, однако, мешает то, что Вики падает в большую дыру, неожиданно разверзшуюся в полу, и запутывается в трубах (очень надеюсь, что они газовые, но сильно опасаюсь, что канализационные). Ее достают оттуда под громкие крики «Ah, pauvre petite!»[262] и «Oh, là là!»[263], а Касабьянка отводит ее в сторону и строго говорит, что надо смотреть, куда идешь. Хотела бы возразить, что надо думать, что говоришь, но, увы, это приходит мне в голову слишком поздно.

Роберт, когда ему рассказывают про этот инцидент, смеется от души впервые со дня приезда в Сен-Бриак, и я уже далеко не впервые думаю, что у мужчин странное чувство юмора.

Неожиданно оказывается, что последние чистые шорты Робина порваны, а посему возникает необходимость съездить в Динар: отдать в прачечную белые шорты и купить ткани на заплаты для серых. Никто не выказывает желания сопровождать меня в этой экспедиции, так что в конце концов я уезжаю одна.

По другую сторону прохода в автобусе сидит усатый француз, и мы переглядываемся. В голову приходит непрошеная и удивительная мысль, что, вообще-то, приятно путешествовать куда-то одной, без дорогого Роберта и детей. Крайне возмущена и стараюсь не обращать внимания на столь дерзкий и противоестественный вывод.

(Вопрос: Разве не учит нас современная психология, что опасно подавлять возникающие побуждения, вне зависимости от степени их нежелательности? Возможно. Однако поощрять их наверняка еще хуже. Остается лишь констатировать, что определенная опасность присутствует в обоих случаях.)

Мы с усатым глядим каждый в свое окно, но время от времени оборачиваемся. Это занятие не лишено увлекательности, но было бы довольно стыдно в подробностях припоминать фантазии, которые успевают возникнуть в голове до того, как мы приезжаем в Динар.

Остановка напротив казино, мы с усачом одновременно встаем с мест; к сожалению, автобус дергается, меня швыряет обратно на сиденье, и на этом все кончено. Роковой удар по воображаемому роману наносят позорно грязные шорты Робина, кое-как завернутые в бумагу. Они падают на пол, кондуктор подбирает их и возвращает мне.

В Динаре жутко холодно и бродят безликие толпы туристов наверняка откуда-нибудь из Ланкашира. После визита в прачечную покупаю детям плитку шоколада, а себе – розовую купальную накидку – не потому, что она мне идет, а в надежде, что она будет хотя бы немного согревать.

Испытываю некоторые угрызения совести (почему?), что не купила подарок Роберту, но не вижу ничего, что не вызвало бы у него крайнего отторжения. Наконец с горя хватаю кусок свинца, в котором условно угадываются очертания Наполеона, и надеюсь, что он сойдет за необычную антикварную статуэтку.