Дневник секретаря Льва Толстого

– Еще бы, еще бы! – согласился Л.Н. и вспомнил сегодняшнего учителя, человека из трудовой среды. – Ведь откуда берется!.. Вот вы говорите, – сказал он затем, – что есть люди, которые самостоятельно освобождаются от церковного обмана. Но среди них есть такие, которые всё отрицают, а основания у которых остаются все-таки церковные. Вот я сегодня имел письмо от одного такого материалиста… К ним принадлежит и Бернард Шоу. Отрицая Бога, он полемизирует с понятиями личного Бога, Бога-творца. Рассуждают так, что если Бог сотворил всё, то Он и зло сотворил и т. п. Постановка вопроса – церковная. Влияние церкви тут несомненно. Ведь в религии буддистов, конфуцианцев отсутствуют понятия Бога-творца, рая, загробного блаженства; для них эти вопросы не существуют. А у нас есть.

В Телятинках Толстой зашел в дом Чертковых и посидел некоторое время с друзьями. Поехав назад, мы хотели было пробраться в красивый еловый лесок за деревней, но не могли переехать через ров, Кочак и через канаву, которой окопана находящаяся здесь помещичья усадьба. Тогда отправились опять по дороге.

Сидя на лошади, я прочел полученное мною в Телятинках письмо от неоднократно уже упоминавшегося в дневнике студента Михаила Скипетрова, знакомого Л.Н. Письмо затрагивало интересовавший меня вопрос – о взаимоотношении духовного и телесного начала в человеке и о возможности гармонического объединения этих начал в его жизни и деятельности. Я ни разу не собрался предложить об этом прямо вопрос Л.Н., хотя мнение его мне, разумеется, было бы интересно узнать. Теперь представился повод и удобный случай к этому…

Я догнал Толстого на своей лошадке, сообщил о получении письма от Скипетрова и попросил позволения поделиться содержанием этого письма. «Они, – писал Скипетров о Сереже Булыгине и еще об одном из наших друзей, – живут только для Бога. Этому я не завидую и к этому не стремлюсь… Моя жизнь должна быть равнодействующей между животной и божеской… Человек должен быть одной прекрасной гармонией».

– Как я всегда это говорил, – сказал Л.Н., прослушав меня, – так и теперь скажу, что главная цель человеческой жизни, побуждение ее, есть стремление к благу. Жизнью для тела благо не достигается, жизнь для тела доставляет страдания. Благо достигается жизнью для духа.

Я указал, между прочим, на то, что в своем письме Скипетров стремится везде вместо слова «Бог» подставить слово «Разум».

– Это от учености, – ответил Л.Н. – Но те, кто еще не освободились от ее влияния, могут, освобождаясь, стать на нормальный путь. И он стоит на нормальном, как мне кажется.

– Где-то я читал, – продолжал Толстой, – что, отказавшись от личного Бога, трудно поверить в Бога безличного. И это правда. Тот Бог может наградить, Ему можно молиться, просить Его; а чтобы верить в Бога безличного, нужно себя сделать достойным вместилищем Его… Но хорошо то, что люди ищут. Жалки те, которые не ищут или которые думают, что они нашли.

Яблоневый сад. Л.Н. объясняет, как отличать на яблоне листовую почку от цветной.

– По какому поводу, Лев Николаевич, писал вам Шоу? – спрашиваю я.

– Он прислал мне пьесу.

– Хорошая пьеса?

– Плохая. Он пишет, что его вдохновило мое произведение, кажется, «Власть тьмы», где изображен какой-то мужик, пьяница, но который на самом деле лучше всех… Кажется, это во «Власти тьмы», я не помню… Я совсем свои прежние произведения перезабыл!.. И вот Шоу изображает крестьянина, который украл лошадь и которого за это судят. А взял он лошадь для того, чтобы съездить за доктором для больного. Но здесь недостаток тот, что очень неопределенно чувство, которое Шоу приписывает крестьянину. Он поехал за доктором, но доктор мог и не помочь. Другое дело, если бы он, например, бросился в огонь. Тут уже определенное чувство жертвы собой, чтобы спасти другого.

Вечером за общим столом Л.Н. говорил о начале всего по научным теориям, о невозможности Бога-творца, о пространственных и временных условиях восприятия, повторяя отчасти то, что говорил мне утром.

– Много же ты, Лев Николаевич, болтаешь! – засмеялся он, вставая из-за стола. – Нет, нет, шучу, – добавил он тотчас в ответ на чей-то протест, – мне самому приятно было с вами побеседовать.

– Вот поприще для воздержания, – говорил Л.Н. потом, – не судить о правительстве. Я не удерживался от этого, а теперь буду удерживаться.

Стали говорить о русском бюджете. Татьяна Львовна упомянула об имеющихся у нее известных диаграммах профессора Озерова, со статистическими сведениями о доходной и расходной статьях русского бюджета и пр.

– Принеси, принеси, я люблю эти цифры, – поддержал ее Л.Н., когда она поднялась было нерешительно со стула.

Стали рассматривать диаграммы.

– Первое, – говорил Л.Н., – что бросается в глаза при введении этих аэропланов и летательных снарядов, это то, что на народ накладываются новые налоги. Это как иллюстрация того, что при известном нравственном общественном состоянии никакое материальное улучшение не может быть в пользу, а – во вред.

Кончили смотреть. Толстой сидел задумчиво, откинувшись на спинку стула.