Дневник секретаря Льва Толстого

– В вас, Лев Николаевич, сегодняшний день никаких особенных чувств не возбуждает?

– Нет, никаких!.. Только жалко, что есть такое суеверие: приписывают этому дню особые значения, звонят в колокола…

Софья Андреевна и другие домашние праздник справляют: одеты нарядно, на столе цветы, пасха, кулич.

Был у Л.Н. довольно необыкновенный гость: старый офицер, в парадной форме, в орденах, со шпагой. Он долго сидел у Толстого в кабинете, спорил с ним о непротивлении и обвинял в непоследовательности. Он в отставке и живет тем, что читает какие-то лекции о грамотности. Очень наивный человек. К удивлению остальных домашних, он оказался Л.Н. не особенно в тягость. По окончании разговора старик выпил кофе, говорил наедине с Татьяной Львовной, растрогался и пешочком ушел обратно на станцию.

– Хорошо работал, – сказал Л.Н., выходя в два часа в столовую, где, кроме меня, никого не было. – Из «Веры», «Души», «Единения» (книжки «Мыслей») выкинул всё о Боге. Как я могу говорить о Боге, когда еще не определил Его (книжка «Бог» следует по порядку после упомянутых. – В.Б.). Это важно для таких людей, как ваш брат интеллигент, которые увидят вначале слово «Бог» и от этого всё им покажется таким скучным, неинтересным. Я представляю себе такое отношение по тому, как

я относился к Сковороде, когда читал его в молодости: всё казалось так скучно[22]. Не знаю почему. Просто не интересовали эти вопросы. Это было во время увлечения художественной, эстетической деятельностью.

Я рассказал Л.Н., как в ранней юности, после потери наивной, детской веры, мучительно занимали меня вопросы о существовании Бога и о бессмертии души. Он с интересом выслушал меня и, в свою очередь, поделился следующими воспоминаниями о собственной духовной жизни в раннюю пору:

– В юности вопросы о Боге, о бессмертии души находили на меня порывами. Но особенно меня занимали вопрос о сознании и вопрос о пространстве и времени. Вот я стою, говорю с Булгаковым, всё это сознаю, а что то, что сознает? Это, что сознает, что оно сознает, что сознает, что сознает и т. д. – до бесконечности. И вот это столкновение с бесконечностью приводило – здесь особенно ясно, определенно – к Богу, к духовному началу. Вопрос же о пространстве и времени занимал меня тоже очень давно. Но я уже не верил тогда в православие. Смутно помню, что я читал Канта, Шопенгауэра и это им обязан взглядам на пространство и время как формы восприятия. Но, знаете, мысль становится близка только тогда, когда в душе уже сознаешь ее, когда при чтении кажется, что она уже была у тебя, что всё это ты знал, когда ты точно только вспоминаешь ее. Так это было со мной и при чтении Евангелия. В Евангелии я открыл Америку: я не предполагал, что в нем столько глубины мысли, и мне казалось странным, что всё это мирится с этими чудесами, церковью, с этой пасхой! И всё казалось так знакомо; казалось, что всё это я давно знал, но только забыл.

Выйдя на улицу, Л.Н. смотрел, как на устланной ковром террасе детишки и их бабушка Софья Андреевна и матери Ольга Константиновна и Татьяна Львовна катали яйца.

Вечером за чаем рассказывал о своей встрече с немецким императором Вильгельмом I.

– Это было в Баден-Бадене. Я был молодой человек, франт. Однажды играл в рулетку, и необыкновенно счастливо. Вышел с целым мешком золота. Иду такой веселый, радостный, и встречаю графа Олсуфьева, деда нынешнего. Идем вместе, и все встречные ему низко кланяются. И мне это так приятно, что я с ним иду. Вдруг смотрю – идет какой-то господин в наглухо застегнутом сюртуке и мой Олсуфьев перед ним склоняется вот как!.. Поздоровались, сказали несколько слов и пошли дальше. Спрашиваю, кто такой. Оказывается, наследный принц.

Был разговор о любви. Слова Толстого:

– Если есть духовная жизнь, то любовь представляется падением. Любовь ко всем поглощает чувство исключительной любви. Начинается чувство исключительной любви бессознательно, но затем возможно разное отношение к нему. Всё дело в мыслях: можно или останавливать себя, или подхлестывать. И такое подхлестывание – описания всех Тургеневых, Тютчевых, которые изображают любовь как какое-то высокое, поэтическое чувство. Да когда старик Тютчев, у которого песок сыплется, влюбляется и описывает это в стихах, то это только отвратительно!.. Это как сегодня был у меня посетитель: говорит о религии, о Боге, а я вижу, что ему водки выпить хочется!

Софья Андреевна возражала Л.Н. После она говорила, что она знает, что Толстой не испытал настоящей любви.

Уже поздно вечером он пошел к себе, потом вернулся и позвал всех на балкон – посмотреть на теплую звездную ночь. Темные деревья, уже в листве, благоухание и – звезды, звезды…

Мы слишком долго любовались, так что Л.Н., которому хотелось спать, шутливо раскланялся.

– Я вас не задерживаю, господа!

Все ушли, еще раз попрощавшись с ним.

19 апреля

– Здравствуйте, мой милый! – весело сказал Л.Н., протянув мне руку, когда я утром вошел к нему в кабинет. – Ну, как вы поживаете?

– Очень хорошо.

– Будто хорошо? – усмехнулся он.