Дневник секретаря Льва Толстого

Подъезжаю. Действительно, тропинка спускается в огромный овраг. Начинаю спускаться, чтобы посмотреть, можно ли переехать внизу, – лошадь пятится, не идет: спуск слишком отвесный. С досадной мыслью, что ехали так долго и попали в тупик, лечу назад к Л.Н., который уже едет мне навстречу, и сообщаю о своем открытии. Он все-таки едет ко рву. Посмотрел и говорит:

– Ну, это что же! Это хорошо!

И начинает спускаться. Я за ним. Переехали благополучно. Думали, что теперь пойдет ровная дорога, но не проехали и десяти сажен, как наехали на новый ров, такой же глубокий, как первый.

Я в душе приходил в отчаяние; мне казалось, что Л.Н. дорого стоил переезд и через первый ров, а теперь впереди еще такой же, если не хуже. Если бы захотели вернуться назад, то надо было бы опять переезжать первый ров. И очутились мы между двух рвов, как между двух огней: ни вперед, ни назад. И неизвестно куда приедем.

Подъехав ко рву, Л.Н. на минуту приостановился, чем я воспользовался и поехал вперед. Он стал спускаться за мной. Внизу Дэлир заартачился, так что Толстой должен был слезть, а я перевел его лошадь через русло оврага в поводу. Л.Н. опять сел на нее, и мы выехали наверх.

Тропинка вьется дальше. Едем быстро. Проезжаем саженей пятьдесят – опять ров, не менее глубокий и круто-склонный, чем первые два. Л.Н. прямо едет вниз. Я предупреждаю его, что деревья по бокам дорожки в одном месте так часты, что трудно проехать при таком неудобном и крутом спуске, не зашибив о них ног. Он сворачивает в сторону на почти отвесный скат. Я видел, как Дэлир, приседая на спуске, заскользил задними ногами, шурша по листьям, однако выбрался и отсюда.

Встретили внезапно каких-то дам, кавалеров. Оказались засековскими дачниками. Тут же нашли проезд на дорогу к Засеке. Только находились мы не вблизи Ясной Поляны, а еще версты за две с половиной от нее.

На дороге встретили толпу нарядных людей. Как объявили они сами, шли они в Ясную посмотреть на Толстого.

– Специально для того шли, чтобы посмотреть на вас, Лев Николаевич! – говорили они, отвешивая Толстому низкие поклоны, точно желая этими словами сказать ему величайший комплимент. Попросили позволения снять его, живо расставили треножник фотографического аппарата, щелкнули и рассыпались в благодарностях.

Л.Н. пришпорил лошадь и вихрем понесся вперед. Поехали тише уже около шоссе, когда толпа любопытствующей публики совсем скрылась из виду.

– Как вы, Лев Николаевич, относитесь к таким людям? – спросил я.

– Да что же, если они есть, так нужно их терпеть! Конечно, было бы лучше, если бы их не было…

– Но все-таки мне кажется, что они приходят к вам с хорошими чувствами.

– Да нет, идут только потому, что обо мне говорят, сделали меня знаменитостью. Им дела нет до того, что во мне. Я записал сегодня, что такие люди в животной жизни отдаются исключительно телесным потребностям: похоти, аппетита. И в этом их вся цель. В человеческих же отношениях они руководствуются тем, что говорят все. У них совсем нет способности самостоятельного мышления.

Мы немного проехали молча.

– Таких людей нельзя обвинять, – заговорил опять Л.Н., – они не понимают и не могут понять, где истинная жизнь и в чем истинное благо. Я хотел написать под заглавием «Нет в мире виноватых» описание всех этих людей, начиная от палачей и кончая революционерами… Описать и эту революцию… Тема эта очень меня интересует, и она заслуживает того, чтобы ее разработать.

– Художественное произведение?

– Да, художественное.

Л.Н. помолчал.

– И тема художественная, – добавил он.

– Вы не начинали еще разрабатывать ее?

– Нет еще, не начинал.

Вечером вспоминали о сегодняшней, полной приключений, поездке.

– Нет, меня особенно поразило, – смеялся Л.Н., – что когда заехали в такую глушь, что, казалось, и выхода из нее никакого не было, – вдруг эти дамы в шляпках, и как много!.. Вся цивилизация!..

Софья Андреевна играла Бетховена. Л.Н., выйдя к чаю, сказал, что слушал ее игру с удовольствием. Она вся даже вспыхнула.

– Да ты шутишь, – недоверчиво проговорила она.

– Нет, нисколько. Да это Adagio в «Quasi una fantasia» так легко…

Как была рада Софья Андреевна!

– Никогда я так не жалею, что я плохо играю, как когда меня слушает Лев Николаевич, – говорила она потом.

Утром Л.Н. говорил мне про свое здоровье, что оно слабо. Я высказал предположение, что его утомил вчерашний шумный день (с японцами и граммофоном), но он возразил:

– Нет, ничего, день был шумный, но приятный!

Ему прислал свои книги Н.А.Морозов, шлиссельбуржец[23].

– Удивительная ученость у него! – говорил Л.Н.

Меня уговаривал не раздавать прохожим его запрещенных книг.

– А то смотрите, чтобы не было так же, как с Гусевым. Я боюсь.

21 апреля

Утром рано приехал Михаил Львович, младший сын Толстого. А часа в два приехал еще гость.

Я спускался зачем-то вниз. Вверх поднимается по лестнице Ольга Константиновна и сообщает:

– Андреев приехал!

– Какой?! Леонид, писатель?

– Да.