Дневник секретаря Льва Толстого

– Разве этот человек не безумный?.. У меня это idee fix, грешный человек, я это везде ищу, – продолжал Л.Н. – А разве не безумный этот знаменитый ученый, как его – Мечников? Я, когда он был тут, один раз, чтобы навести его на нравственные вопросы, заговорил о прислуге, о том, как это безнравственно, что взрослые люди, почтенные, семейные, прислуживают каким-нибудь мальчишкам-гимназистам… Он говорит: «Да, представьте… Приходит ко мне француз и говорит, что у него в доме у всех аппендицит, так что он окружен больными с аппендицитом… – Л.Н. засмеялся. – Аппендицит, аппендицит – что такое аппендицит? Я, говорит, отправляюсь к нему. И что же?.. Там он находит, что у людей, у прислуги, устроены плохо ретирады, так что всё оттуда стекает прямо на огород. Я, говорит, им и говорю: “Да ведь вы же едите испражнения своих людей!”» – И Л.Н. опять засмеялся. – Так вот у него только и есть на уме эти испражнения и ретирады…

Говорил:

– А эти иностранные слова! В больницах психиатрических, где я никак не мог усвоить деления больных, названия болезней такие, что эпитет состоит из четырех иностранных слов да существительное из двух… Некоторые я понимаю, ну такие, как dementia или stultitia, а одна болезнь называется «везания». Уж я и пробирал докторов этой везанией! Спросишь: что это значит? А это, видите ли, так, этак… ни то ни се, а так… Только директор в Троицком объяснил, что, может быть, частица ve имеет отрицательное значение, sanus — значит здоровый, так что «везания» собственно значит – нездоровье.

Л.Н. весело рассмеялся.

– И пробирал же я их этой везанией!..

– Сегодня я чувствую себя так, как будто мне семьдесят лет, – сказал он, прощаясь.

– То есть как? – немного удивился я. – Это значит – хорошо?

– Нет, напротив! В самом деле, – говорил он мне и Ге, – я никак не могу привыкнуть к мысли, что я старик. И это даже научает смирению. Удивляешься, почему с тобой говорят с таким уважением, тогда как ты мальчишка, ну просто мальчишка! Вот каким был, таким и остался!..

26 июня

Вчера с Софьей Андреевной опять было нехорошо. Не ела, не спала. Чтобы успокоить жену, Л.Н. ездил вместе с нею в Овсянниково (сначала хотел ехать один, верхом). Утром ходил в деревню, в гости к приехавшим с Кавказа и остановившимся у крестьян своим знакомым, Николаю Григорьевичу Сутковому с сестрой и Петру Прокофьевичу Картушину, но не застал их дома: вчера еще они ушли к Булыгиным вместе с Сережей, приходившим в Телятинки.

По духу Сутковой и Картушин, по крайней мере в последнее время, близки к учению небезызвестного мистика Александра Добролюбова, вышедшего из интеллигентной среды и имевшего даже причастие к литературе, – личности во всяком случае очень незаурядной, судя по тому, что мне до сих пор удавалось о нем слышать. Оба прошли высшую школу: Сутковой окончил юридический факультет, а Картушин был студентом Высшего технического училища. Теперь они «опростились» и живут, занимаясь разработкой земли, близ Сочи. Редкие по нравственной высоте и идейной чистоте люди. Сутковой старше и оригинальнее, Картушин как бы следует за ним в своих духовных исканиях. К Добролюбову идейный путь их был через Толстого, давнишними почитателями которого они являются.

Беседуя по поводу приезда «добролюбовцев», Толстой восстал именно против мистического в воззрениях Добролюбова.

– Что неясно, то слабо, – говорил он. – То же в области нравственной. Только те нравственные истины тверды, которые ясны. И что совершенно ясно, то твердо. Мы твердо знаем, что дважды два – четыре. Или что углы треугольника равны двум прямым… И зачем, зачем этот мистицизм!

Говорил Л.Н. также против обычая «добролюбовцев» употреблять слово «брат» лишь по отношению к единомышленным им людям.

– Они отделяют себя от других людей. Все люди – братья.

– Все-таки их жизнь удивительно последовательна и высока, – заметил Белинький.

– Да как же! – воскликнул Л.Н. – Дай Бог, чтобы таких людей было больше!..

Белинький говорил, что при этих словах Л.Н. прослезился. Я, по близорукости, не видал.

Между прочим, я передал ему свой вчерашний разговор о мистицизме с Сережей Булыгиным и мысль последнего: «Я допускаю мистицизм. Например, голос совести есть уже нечто мистическое, а не разум. Но есть граница в допущении мистического: мистицизм допускается, пока он не принижает разума».

С этой мыслью Л.Н. вполне согласился.

– Превосходно и вполне верно, – были его слова.

27 июня

В Телятинки ожидалась сегодня мать Черткова. Неожиданно приехал и он вместе с ней. Оказывается, что, провожая сюда мать по железной дороге, Владимир Григорьевич уже в Серпухове – крайнем пункте на границе Московской губернии, дальше которого он уже не имел права ехать, – получил телеграмму с разрешением проживать и ему в Телятинках во время пребывания там его матери. Времени же пребывания в Телятинках матери В.Г.Черткова мудрая телеграмма, конечно, не определяла.