Дневник секретаря Льва Толстого

Толстой, просмотрев начало программы из пяти интересных картин с натуры, когда начали показывать одну из глупых комических картин, встал и вышел, а мы, его многочисленные спутники, последовали за ним. Ему вообще не хотелось ехать смотреть кинематограф, но он обещал это раньше врачам и не хотел их обидеть, не приехавши хоть ненадолго.

22 июня

Л.Н. слаб. Сделал кое-что по «Мыслям о жизни».

Кониси прислал открытку с японским рисунком, снимок со старинной картины.

– Странно, но выразительно, – улыбнулся Л.Н., после того как довольно долго смотрел на рисунок, где изображена японка, всплескивающая руками над разбившимся кувшином.

В столовую пришел поздно. Там были Владимир Григорьевич, Душан Петрович и скопец.

– Что это вы вырезали, Душан Петрович, из «Нового времени»? – сказал Л.Н., увидав продырявленный номер суворинской газеты.

Тот начал описывать какие-то «еврэйские» плутни.

– Ах, грех это, Душан Петрович! – покачал Л.Н. головой. – Грех…

– Но… что же, Лев Николаевич!

– Нет, грех, грех, грех!.. Обращать внимание на это!.. Я не понимаю.

Пил кефир, взял пустую бутылку и стал глядеть в нее через горлышко. Разговаривает и смотрит. Потом смеясь поманил меня пальцем.

– Посмотрите-ка!

Я поглядел внутрь бутылки: муха карабкается по скользким стенкам вверх, к выходу через горлышко.

– Ах, несчастная! – сорвалось у меня.

– Да, – засмеялся Л.Н., – я тоже смотрел и думал: «Несчастная!» Теперь еще она выкарабкивается, а то совсем вязла. Невозможно было смотреть без чувства жалости.

– Так, стало быть, по-вашему, мух и морить не нужно? – озадачился скопец.

– Не нужно, – ответил Толстой. – Зачем же их морить? Они тоже живые существа.

– Да они – насекомые!

– Все равно.

– Мы так завсегда их морим.

– А я вот этих листов, знаете, видеть не могу.

– Как же от них избавиться-то?

– Нужно делать так, чтобы избавиться от них без убийства: выгонять из комнаты или соблюдать чистоту.

Л.Н. подошел и нагнулся к старику.

– Об этом хорошо сказано у буддистов. Они говорят, что не нужно убивать сознательно.

Он пояснил, что, позволив себе убивать насекомых, человек может себе позволить убивать животных и человека. Владимир Григорьевич напомнил Л.Н., что раньше он не имел такой жалости к мухам и даже утверждал противоположное только что сказанному.

– Не знаю, – ответил Толстой, – но теперь это чувство жалости у меня не выдуманное и самое искреннее… Да как же, я думаю, что, если бы кто-нибудь из детей увидал так муху, то он испытал бы к ней самое непосредственное чувство сострадания.

Скопец заметил, что не все могут испытывать это чувство. Л.Н. согласился.

– Да вот я сам был охотником, – сказал он, – и сам бил зайцев. Ведь это нужно его зажать между колен и ударить ножом в горло. И я сам делал это и не чувствовал никакой жалости.

– А позвольте, Лев Николаевич, – начал старик, – ведь вы сами на войне были?

– Был.

– Были?! – воскликнул тот изумленно.

– Как же, и в Севастополе был.

– В Севастополе были?!

– Был в Севастополе.

И Л.Н. рассказал, как он счастлив, что ему не пришлось убивать, так как, хотя его 4-й бастион и считался самым опасным местом, артиллерия, стоявшая там, была приготовлена лишь на случай неприятельского штурма, которого не случилось, и огня, таким образом, не открывала.

– И великие князья туда приезжали? – спрашивал явно знакомый с историей Крымской войны скопец.

– И великие князья приезжали. У меня был на 4-м бастионе Михаил Николаевич. Да недолго повертелся: ему там невкусно было.

Приехал новгородский корреспондент Л.Н., неоднократно судившийся в связи со своим отношением к «толстовству», Владимир Айфалович Молочников, маленький, юркий, наблюдательный, умный и разговорчивый.

Вечером Страхов читал свою новую статью, основанную на евангельских текстах, о компромиссе и принципе «всё или ничего».

Л.Н. высказался против обязательности евангельских текстов, которые извращены.

– Не хочется мне этого говорить, но уж скажу: как раньше я любил Евангелие, так теперь я его разлюбил.

Потом прочли одно прекрасное место из Евангелия, по изложению Л.Н.

– Я опять полюбил Евангелие, – произнес он улыбаясь.

После обеда и поздно вечером, когда все уже легли спать, – две телеграммы из Ясной Поляны, странного, сбивчивого характера, о нервной болезни Софьи Андреевны. Лев Николаевич вызывается в Ясную Поляну. Нужно завтра уезжать[36].

Настроение в доме подавленное. Л.Н. переносит испытание с кротостью.

23 июня

Вчера Страхов привел из Евангелия Луки притчу о царе, рассчитывающем наперед, может ли он с количеством имеющегося у него войска надеяться на успех похода. Федор Алексеевич относил смысл притчи к плотской жизни человека, а я высказал мнение, что притча может быть применима и к духовной жизни: стремясь воплотить идеал, человек должен рассчитывать свои духовные силы, чтобы не упасть под принятым на себя бременем.

Сегодня утром Л.Н. вошел ко мне со словами: