Дневник школьника уездного города N

Ее сообщения в Вотсапе вопили с экрана телефона. «ТЫ ОБЕЩАЛ!» «ЧТО ВООБЩЕ ПРОИСХОДИТ???» «ТЫ РАЗЛЮБИЛ МЕНЯ?» К моим похмельным страданиям прибавилось еще чувство вины и какое-то презрение к себе за невыполненное обещание. Но я правда был не в состоянии выползти из квартиры. Я пытался извиниться почти в каждом ответном сообщении. Писал, что заболел. Даже осторожно позвонил ей, но она напрочь отказалась слушать, только возмущенно кричала в ответ.

В конце концов мы окончательно разругались. Сегодня она даже ничего не написала. Я ей – тоже. Наверное, в первый раз с того момента, как начали встречаться, за целый день мы не обмолвились ни словом.

3 февраля 2020. Понедельник

С Сашей так и не помирились. Полдня я собирался с силами подойти к ней и извиниться лично, хотя я уже миллион раз просил прощения по Вотсапу, но она сама сорвала все мои намерения на примирение.

Мы с ребятами, как обычно, сидели в столовой на большой перемене… Забавно – я так часто пишу фразу «мы сидели в столовой», что порой у меня возникает ощущение, будто там протекает вся наша школьная жизнь. Хотя, может, оно так и есть. Пятиминутных перемен между уроками едва хватает, чтобы добежать от кабинета к кабинету, успеть приготовиться к уроку, на ходу перекинуться парой фраз друг с другом, а иногда еще и списать домашку. Так что большая перемена – единственное время, когда можно спокойно, никуда не спеша, поболтать с одноклассниками, обсудить выходные, просмотренные сериалы, события в мире, разгорающиеся скандалы блогеров и все такое. Пожалуй, столовая действительно место, где протекает вся школьная «светская жизнь».

Итак, мы с ребятами, как обычно, сидели в столовой. Дима жевал булку, Эдик хлебал суп, Влад и Витя о чем-то спорили, окруженная мальчиками Оля ждала Сашу. Я тоже ждал ее. На предыдущих переменах я так и не решился к ней подойти. Пару раз мы сталкивались взглядами – я почти физически ощущал звон, как от скрещенных мечей из фильмов про Средневековье. Саша тут же делала вид, будто что-то невероятно интересное происходило за моей спиной и она смотрела вовсе не на меня, а куда-то в бесконечную даль над моим левым плечом. В общем, я надеялся поймать ее после столовой и попытаться объясниться, но ничего не вышло…

Расплатившись на кассах, с подносом в руках, на котором аккуратно стояла одинокая тарелка салата, Саша подошла к нам, точнее, к пустовавшему специально для нее стулу между мной и Олей – в последнее время мы сидели вместе, и все к этому так привыкли, что не занимали место рядом со мной. Несколько секунд она молча оценивала обстановку. За столом смолкли. Все взгляды обратились к ней. Потом она демонстративно развернулась – ее волосы в такт движению взметнулись вверх, веером рассыпавшись по спине – и, громко скрипнув стулом, она уселась за отдельным столом в стороне от общей тусовки, где одиноко грустил Миша. Нарочито бойким голосом она сказала:

– Привет! Как дела?

Над нашим столом висела тишина. Все ошарашенно переводили взгляды с меня на Сашу и обратно. Я вдруг почувствовал себя загнанным в угол, морально раздетым и нравственно растерзанным селебрити под объективом сотен крупнокалиберных фотокамер папарацци, застукавших меня в нижнем белье постыдного вида.

– Это что значит? – бестактно нарушил неловкое молчание Эдик, чем еще сильнее усугубил мое положение.

Мои щеки пылали так, будто их сначала отхлестали распаренными банными вениками, а потом натерли крапивой. В глотке застрял вязкий горький ком – я не мог выплюнуть ни слова.

Миша тоже растерялся от неожиданности, когда прямо перед его носом возникла Саша. Он в последнее время вел себя странно: отдалился от одноклассников, почти ни с кем не разговаривал – даже с Димой – ходил один, и что самое необычное – у него испортились оценки по всем предметам, кроме алгебры и физики.

– Нормально, – пробормотал Миша.

Уткнувшись носом в тарелку супа, он не поднимал головы. Думаю, он не хотел ни с кем общаться, но Саша этого не замечала.

– Почему грустишь? – продолжала она.

Миша пожал плечами. За наш стол постепенно вернулось оживление: медленно, словно прогреваясь после длительной стоянки на морозе, общий диалог между моими одноклассниками неуверенно забурчал, потом набрал обороты и уже через минуту влился в общий гомон столовой. Молчал только я, невольно напрягая уши, – они почти шевелились от усилий – я вслушивался, о чем за соседним столом говорили Саша с Мишей. Саша говорила громко – ее голос пробивался сквозь шум столовый. Миша – наоборот: я бы решил, что он вообще молчал, если бы не периодические Сашины возгласы типа «правда?» или «не может быть!»

Украдкой я бросал на них беглые взгляды. Я притворялся, типа оглядываю столовую, типа кого-то ищу, и краем глаза наблюдал за Сашей. Меня терзали противоречивые чувства. Во-первых, я не понимал, что происходит. Что означал этот ее публичный жест? Что она хотела этим сказать? Во-вторых, как я должен реагировать? Мне казалось, несмотря на бурное течение разговора за нашим столом, все неотрывно следят за мной и чего-то ждут.