Дневник шпиона

В Индии Мабель заявила, что устала от путешествия и что ей хочется теперь как можно скорей оказаться только в одном месте: в нашем доме на Парк-Лэйне. Только из любви ко мне она согласилась возвращаться через Панамский канал. Но она категорически отказалась вернуться на месяц в Соединенные Штаты, где я хотел дополнительно исследовать вопрос, как американцы предполагают реагировать на выступление Англии совместно с Японией. От Панамского канала мы свернули к югу и посетили Буэнос-Айрес, прекрасный город, свыше меры украшенный электрическими лампочками и розами. Оттуда прямым рейсом направились в Европу.

Мы сошли на землю в Марселе в конце апреля 1926 года. Мабель решила на несколько дней задержаться в Париже, чтобы привести в порядок туалеты, устаревшие за время путешествия. Но нам не удалось сделать этого. Вдруг французские газеты в один голос затрубили, что в Англии готовятся события, небывалые в истории. Предсказания деда, что консерваторы наладят машину, не сбылись. В Англии пахло грандиозной забастовкой.

Пока мы с Мабель, каждый со своей точки зрения, опровергали возможность серьезного конфликта, всеобщая стачка в Англии уже разразилась. Мы оставили наши чемоданы в Париже на попечение горничной и с маленькими сумочками в руках выехали на аэродром. Там уселись в кабину аэроплана, который должен был доставить нас в Лондон.

В полном молчании мы перелетели через Ла-Манш. Глаза Мабель блестели как ни разу во время путешествия. В душе она уже жалела, что из-за костюмов пропустила начало стачки. Если бы можно было погонять аэроплан, как лошадь, она, наверное, не преминула бы сделать это.

Я, со своей стороны, тоже хотел как можно скорей оказаться на улицах Лондона. В тревожные минуты я не люблю находиться вне своей страны.

Мы прилетели в Лондон в два часа дня 5 мая 1926 года.

ВСЕОБЩАЯ ЗАБАСТОВКА

5 мая. Мне никогда не приходилось ходить столько пешком по Лондону. Автомобиль не выехал за нами: нашей телеграммы почему-то не доставили. Все такси были разобраны. Трамы, подземка и автобусы бастовали. Когда Мабель узнала об этом, она радостно закричала:

— Славно! Идем пешком, Эдди. Надо, чтоб все чувствовали забастовку.

Но от Кройдона до нашего дома добрых 15 миль. На пятой миле Мабель сдала и, не отрицая значения забастовки, потребовала, чтобы я позаботился о средствах передвижения. Мне удалось уговорить проезжавшего мимо лавочника предоставить нам свою тележку, запряженную одной лошадью. По дороге лавочник объяснил нам, что за последние пять лет он впервые путешествует так примитивно. Поезда не ходят, а ему надо оплатить вексель. Он занял лошадь у своего соседа и пустился в путь.

Лавочник немного подвез нас. Но ехать по центральным улицам в его допотопном экипаже у меня не было охоты. Мы расплатились с ним и сошли на асфальт, хотя до нашего дома оставалось не меньше пяти миль.

Газеты не выходили, и мы ничего не знали о ходе забастовки. Улицы, лишенные трамваев и автобусов, выглядели зловеще. Огромное количество пешеходов уже не умещалось на тротуаре. Люди шли прямо по улице. В числе пешеходов шагали и мы в полном недоумении, чем все это кончится.

Но в пути нам повезло. На Экльстон-сквере мы встретились с человеком, который мог нам дать исчерпывающую информацию о стачке. Короче говоря, мы встретились с Маком.

Вождь забастовки был до такой степени растерян, что даже не сразу узнал Мабель, — правда, загоревшую в Буэнос-Айресе. Но она без всякого стеснения подошла к нему, взяла его под руку и спросила:

— Почему вы идете пешком, мистер Макдональд? Разве у вас теперь мало дела?

— Во время ходьбы я думаю и молюсь, — ответил Мак многозначительно. — На собраниях и ночью мне не удается делать этого.

Затем он сообщил нам вкратце основы конфликта. Чрезвычайная конференция тред-юнионов, собравшаяся в Лондоне, вынесла резолюцию о поддержке углекопов. Председатель Генсовета Пью рассчитывал, что капиталисты испугаются и дело кончится миром. Но из переговоров ничего не получилось. Томас ходил всюду, плакал и стонал, где только возможно, чтобы сохранить мир. Шахтовладельцы, однако, не сдались. Тогда у рабочих начали чесаться руки. Наборщики "Дейли Мейл" не пожелали выпустить газету из-за резкой передовой статьи, направленной против рабочих. Кабинет усмотрел в этом нарушение свободы печати. Переговоры были прерваны. И вот забастовка началась. Бастуют транспорт и печать, железо и сталь. Рабочие других производств только ждут того, чтобы присоединиться к товарищам. Нужна огромная энергия, чтобы успокоить бурю.

Все это Мак рассказал с сокрушением, хватаясь за виски и заправляя ус себе в рот, что с ним случалось крайне редко. Я слушал, не задавая вопросов. Мабель изредка сочувственно вскрикивала.

— Прискорбно то, — сказал Мак, останавливаясь перед подъездом Мемориал Ролла, — что верх в кабинете взял Черчилль. Он рвет и мечет.

Мабель спросила:

— А как наши шансы?

Мак закатил глаза к небу и сказал молитвенно:

— Все зависит от провидения. Я молю Бога, чтобы рабочие успокоились и поняли, что капиталисты вовсе не враги нам…