Дневник штурмана

Как ни печально и тревожно у меня на душе, однако мелочные заботы меня не оставляют. Речь идёт, конечно, о Броське. Мои тупицы так и не осознали, куда она должна быть повёрнута и куда тянется её лапка, а мне приходится исхищряться, чтобы время от времени приводить композицию в порядок. Как же терзаются мои нервы, когда кто-либо из звездолётчиков, стоящих выше подобных интересов, пользуется графином и сводит на нет мои старания. Меньше всего досады у меня на мистера Уэнрайта, который всего лишь поворачивает Броську другим боком ко мне и отнимает у неё лиану, но первый штурман и бортинженер приводят меня в отчаяние своей беспорядочностью. Броська у них то вовсе от меня прячется, то высовывает лишь спину. Положение лианы в таких случаях уже не играет для меня существенной роли. По утрам графин наполняют или командир или бортинженер, а первый штурман ни разу ещё не выказал желания сходить за водой, хотя пользуется графином чаще всех. Понимаю, что о таких пустяках писать не стоит, но ведь вся наша жизнь состоит из мелочей и на основании таких вот незаметных поступков складывается впечатление о человеке. У меня давно уже сложилось впечатление о мистере Форстере, как о высокомерном и самолюбивом человеке, вернее, он сам сложил это впечатление, и такие незначительные мелочи, как нежелание сходить за водой, лишь подтверждают моё мнение. По-моему, ему даже в голову не приходит, что он тоже может опуститься до такой чёрной работы, как хождение за водой или уборка рубки. Как в этом человеке уживаются такие противоположные черты характера, как мелочное самолюбие и мужество? Командир предупредил его об угрожавшей ему опасности, но его поведение не изменилось, никакие тяжёлые думы не омрачают чело. В то же время он боится уронить своё достоинство, сходив в столовую за водой или включив рычажок пылеуловителя и проведя насадкой по углам. Вот о мистере Уэнрайте можно сказать лишь одно: что он механизм. Он с математической точностью выполняет все требуемые действия, не соизмеряя их со своим достоинством, лишь бы они были логичны. Ни разу он не повысил голос, не ускорил речь. Не заметила я, чтобы он когда-нибудь бежал или хотя бы очень спешил. Лишь по неуловимым, мне самой неясным признакам я чувствую, когда он чем-то недоволен или, наоборот, доволен. Благодаря своему ровному поведению и строгому подчинению логике и особым, почти механическим принципам он кажется примитивным, однако за этой примитивностью что-то кроется, недаром Серафима Андреевна увидела в его сдержанности лишь маску.

Не хочется писать о мистере Гюнтере, но раз уж я разобрала по косточкам и командира, и первого штурмана, то надо бы упомянуть и о бортинженере. Боюсь, что я была слишком несправедлива к этому человеку. Мне с самого начала не понравилось его желание подчеркнуть свои достоинства, поэтому я зачислила его в разряд служак-подлипал, а если разобраться, то ему всего лишь хочется, чтобы командир оценил его деловые качества и замолвил за него словечко при окончательном рассмотрении его кандидатуры для полёта на Т-23-7. Знала бы я самого начала, ради чего он так старается, у меня бы не возникло ложного и, к сожалению, сильного чувства неприязни. И ведь он лезет из кожи вон не ради денег и не ради славы. Другой всю жизнь греется на тёплом местечке, и уютно ему и доходно, а мистера Гюнтера привлекают сложные и опасные полёты, куда берут лишь избранных, чьих имён никто не знает. Ему известно, что его ждут большие трудности, очень тяжёлая работа, что он может погибнуть, но его это не останавливает. Так можно ли осуждать человека за то, что ради такой цели он всячески выставляет напоказ свои способности? А что ему ещё остаётся делать? Если бы он их скрывал, то никто бы внимания на него не обратил и не стал бы даже рассматривать его заявление. Конечно, я была к нему очень несправедлива. Не могу сказать, что я стала считать его лучшим из рода людского, но он сильно вырос в моих глазах. А жаль, что в экспедицию на Т-23-7 не берут женщин.

Я намеревалась в своём дневнике точно отражать события, поступки людей, которые работают вместе со мной, и то немногое, что мне удаётся заметить в их поведении, выражении лиц, чтобы в случае несчастья эта тетрадь стала документом, по которому можно было бы судить о том, как жила одна из жертв и как воспринимала происходящее до самой своей смерти. Однако день сегодня вновь прошёл тихо и спокойно. К счастью, конечно. Если бы в специальной камере не лежало тело убитой женщины, такое затишье радовало бы и позволяло надеяться на благополучный исход экспедиции, но преступление было совершено и ожидание, когда и как убийца вновь подаст о себе знать, невыносимо.