Дневник священника. Мысли и записки

И вот отец Ливерий умер. Гроб, усыпанный цветами, три дня и три ночи стоял в нашем академическом храме. Двери храма были открыты, так что каждый студент мог зайти, сесть на скамеечку и помолиться о почившем профессоре, подумать о чем-то своем. И все три дня и три ночи у гроба простоял Иван Д. Какие нечеловеческие силы нужно было иметь, чтобы, не шелохнувшись, скорбеть трое суток у гроба?.. Мы ничего не могли понять. Мы шли мимо храма, например, в трапезную, шли на занятия… Иван недвижимо стоял у гроба.

Какие мысли были в его голове? Какие чувства теснились в его сердце?..

Мы этого не знаем, но произошло чудо перерождения человека. После похорон отца Ливерия Иван ушел с поста помощника. Он попросил прощения у всех, кого обидел, он сделал это частно перед каждым и перед всеми; он стал защищать нас и помогать. Из негодяя он стал защитником и другом студентам. А через несколько месяцев он исчез. Говорили, что ушел в какой-то дальний монастырь…

Послушания

«Послушание превыше поста и молитвы», – цитировали нам в Семинарии монашескую поговорку чуть ли не каждый день. И в любое время дня и ночи могли снять нас с уроков, освободить от богослужения, поднять с постели и отправить на послушание.

Что такое послушание? Это какое-то задание, которое дается семинаристу Инспекцией. Это может быть работа на кухне, уборка территории, какие-нибудь строительные работы, помощь при храме, и прочее, и прочее…

Были послушания постоянные, например человек получил послушание прислуживать в алтаре, были послушания временные. Временное послушание – это когда тебе дают задание и ты должен его выполнить, отчитаться и после этого становишься свободен.

Чем младше курс, тем больше послушаний. Первокурсники на послушаниях трудятся очень часто. Это может быть через день, может быть каждый день, а может и по два послушания за день. От курса к курсу студентов задействуют все меньше. Студенты Академии на хозяйственных послушаниях не задействуются.

В 1990-е годы, когда я учился, особенно в 91–94-м, было голодное время. Цены росли, продуктов было немного. Тем более трудно было Семинарии и Академии, ибо из Патриархии никакой помощи не поступало, а надо было кормить несколько сотен студентов (трапеза у нас для студентов была бесплатной). В то время некоторые владыки из провинциальных русских епархий присылали в Семинарию грузовики с овощами и фруктами. Соберут где-нибудь в Твери урожай капусты и отправляют машину на адрес Семинарии. Порой бывало, что в один день мы разгружаем картошку, в другой день морковь, а на третий яблоки. Этим и питались. Спаси, Господи, этих владык, которые помогли нам в то время выжить.

И вот наш Ректор придумал такую вещь: он договорился с новооткрытым монастырем – Введено-Оятским женским, – что из монастырских угодий выделят несколько гектаров земли для Семинарии. И мы там будем сажать картошку. Это будет немалым подспорьем. Сажать картошку и собирать урожай будут привозить студентов.

Году в 93-м, кажется, это был сентябрь, а может, и октябрь, мы поехали. Я не совсем точно помню месяц нашего сбора урожая, но помню, что было холодно. Утром лужи покрывались стеклом льда: наступишь – оно с хрустом ломается. И еще были дожди. Нудные, мелкие, постоянные.

Человек десять привезли в монастырь, дали место ночлега на сеновале в холодном корпусе. Обитель только что передали епархии, и она представляла собой печальное зрелище. Обезображенный храм, ободранные, полуразвалившиеся корпуса, до революции бывшие прекрасным уютным монастырем.

Мы приехали вечером, нас накормили пустой кашей и дали по стакану несладкого чая. В желудках бурчало, но мы заели голод хлебом и отправились гулять по территории. Было очень красиво: желтая листва, свинцовое небо, запах мокрой травы…

Утром нас разбудили рано. Сначала молитва в помещении, приспособленном для совершения богослужений: мокрые низкие потолки, бумажные иконы, запах каких-то тряпок, известки. Словом, условия еще те.

Потом завтрак. Каша, чай, маленький кусочек масла и тонкий ломтик сыра (эти запасы Ректор благословил привезти из Семинарии). А потом мы пошли работать. Нам выдали сапоги, телогрейки и лопаты.

Началась тяжелая работа. Поля казались бескрайними, все раскисло и чавкало под ногами, на сапоги налипали комья земли. Очень скоро мы приуныли. Один или двое ребят, выросшие в деревне, работали бойко, мы же, городские белоручки, к такой работе были не приучены. На ладонях вздулись пузыри мозолей. Мы были совершенно мокрые, от нас шел пар, но самое обидное было, что за нашей работой следили две монахини. Подгоняли нас, ругались, если мы лопатой резали картошку, и… обещали нерадивых оставить без обеда.

– Э, че это тут бабы командуют! – возмутился один старшекурсник.

– Молчи, сейчас побегут, донесут, что ты ропщешь, – тихо ответил ему другой.

В нас росло глухое возмущение этими матушками, которые, в самом деле, вели себя хамовато. И перед кем?! Перед завтрашними батюшками!