Дневник священника. Мысли и записки

Вместе с нами работал… Ректор. Это был протоиерей Василий Стойков, сменивший на этом посту в 1992 году отца Владимира Сорокина. Старый протоиерей – ему было за шестьдесят – вместе с нами копал картошку, но чуть поодаль. Монахини, естественно, к нему не подходили. По правде говоря, отец Василий нас обгонял.

– Ага, хорошо в удовольствие лопатой помахать, когда над душой никто не стоит, – злились мы.

Потом был обед: жидкий суп и каша.

– Да мы тут ноги протянем, – говорили мы между собою.

Мы и правда сильно устали. Нам дали отдохнуть полчаса, а потом… до ужина опять на картошку. Ректор с нами уже не копал. Он… пошел в лес.

– Ну, конечно, я тоже погулять в лесу бы не отказался, – говорили мы и придумывали другие ироничные комментарии. Дождя уже не было, вышло солнце. Но веселее от этого не стало. Монахини все так же ходили между нами и смотрели на нашу работу.

Вечером из лесу показался Ректор.

– Ага, старец нагулялся, – заметил кто-то.

Отец Василий шел с большим рюкзаком.

– Что это он там принес? – гадали мы.

А принес он полный рюкзак грибов, чтобы нас кормить. На ужин была молодая картошка с жареными грибами. Безумно вкусно. А нам было стыдно за свои разговоры.

Так и повелось. Первую половину дня отец Василий работал с нами, а потом уходил в лес за грибами или ягодами. Еще он собирал какие-то травы, и нас поили удивительным душистым чаем, который бодрил и повышал настроение.

С едой теперь было хорошо. Но работа все равно была не в радость. К концу недели (мы там пробыли неделю) мы собрали две трети урожая.

…Я стоял у картофельной горы, возвышавшейся посреди подвала монастырского корпуса, когда всех позвали наверх.

Этим вечером мы должны были возвращаться в теплую, уютную Семинарию, и мы, конечно, считали часы до отъезда. Дискомфорт, холод, промозглая погода и труд в продолжение почти целого дня – все это нас измотало. Нас всех собрали, и Ректор обратился к нам вот с какими словами:

– Братья, кто-то из вас должен остаться, чтобы собрать оставшуюся часть урожая. Остальные возвращаются в Семинарию. Кто готов остаться?

Мы стояли и молчали. Один студент сказал:

– Я остаюсь.

И еще один так сказал. Им очень не хотелось оставаться – никому не хотелось, но они нашли в себе силы так сказать. Я понимал, что надо остаться, но позорно не находил в себе сил. «Хоть бы уехать!» – шептал я мысленно и понимал, что это было откровенное бегство.

– Тогда мне придется назначить кого-то из вас, – сказал Ректор. И он начал указывать рукой на одного, другого. Как сегодня помню, что мне было одновременно и стыдно, и вместе с этим я думал: «Только бы не меня». И меня не назначили. А Ректор и несколько наших студентов остались.

Мы уехали в Семинарию, но от себя не уедешь. Я понимал, что предал братьев, которым так не хотелось оставаться в этом холодном и сыром монастыре. О каком тогда совершенстве можно говорить, какой святости искать, если я так поступил?.. Как я после этого буду читать богословские книжки?

Стыдно до сих пор, хотя я пришел к важным для меня выводам и крепко-накрепко обещал Богу больше никогда так не поступать.

Из дня сегодняшнего смотрю на меня тогдашнего и не могу понять: почему я не мог отнестись спокойно и мудро к этому послушанию?

Почему не мог найти моменты радости в той ситуации, хоть и дискомфортной и нелегкой, но не смертельной? Ведь можно было помолиться (молитвой Иисусовой), вообще попытаться приобрести хоть крупицы каких-то духовных даров.

Много и других мыслей, но ничего не вернуть, жизнь, к сожалению, не переиграть. Разве что вынести уроки…

…

…Четвертый курс Семинарии. Я староста курса. Помощник Инспектора просит меня выделить трех человек из курса для каких-то работ. Ребята не обижаются. Все ходят на послушание по очереди, и я сам тоже хожу, хотя староста ввиду своего особого статуса имеет от послушаний освобождение.

Я говорю:

– Пойдете ты, ты и ты.

Третий назначенный говорит:

– Я не пойду.

Весь курс молча на него смотрит. Он повторяет:

– Не пойду.

Отказаться от послушания невозможно, если, конечно, ты не болен или есть какая-то иная уважительная причина. Послушание как приказ. Если человек отказывается от послушания, я должен писать рапорт Инспектору.

– Почему не пойдешь?.. – спрашиваю я спокойно.

И я, и весь курс знают, почему С. не идет на послушание. Месяц назад он женился на дочке… одного из высших чинов администрации Духовной Академии и Семинарии. После этого С. изменился. Он стал надменней, начал позволять себе прогулы и мелкие нарушения дисциплины, которые помощники Инспектора как бы не замечали. Окончание Семинарии, а там и Академия, а там и хорошее священническое место были у него практически в кармане.

С. отвечает:

– Сам знаешь.

– Не знаю, объясни всем нам.

– Не пойду, и все.

Я говорю:

– Если ты через пять минут не идешь на послушание, я пишу рапорт Инспектору.